Указав далее на крайнюю опасность преждевременного выступления Великого Князя, генерал Врангель писал:

«Я много передумал за эти дни. Не раз я задавал себе вопрос: вправе ли я при этих условиях сознательно передать то знамя, которое вручила мне судьба и которое я доселе охранял?

Мой долг – спасти армию, единственную реальную силу, основу будущей военной мощи России, мой долг сохранить единство среди вождей этой армии, поддержать неугасимым ее дух.

Если Великий Князь объединит вокруг себя русских людей, если в Его лице объединится и армия и все те, кто не хотел идти по пути коммунизма и социализма, то колебаний для меня быть не может.

В сознании выполненного по мере сил и разума долга, я передам Ему русское знамя и, как старший солдат между солдатами, пойду за Ним».

На следующий день Главнокомандующий повторил эти мысли на прощальном ужине по случаю отъезда в Париж генерала Шатилова. Принципиальное решение было принято.

* * *

Мы видим отсюда, как с точки зрения «белого движения» ставился вопрос о возглавлении Великим Князем: «белое движение» в этом вопросе не попало в то противоречие, из которого с таким трудом вылезал Высший Монархический Совет.

Для Русской армии Великий Князь Николай Николаевич был прежде всего Верховным Главнокомандующим той Императорской Российской армии, от которой велось все ее родословие. Это был человек, стяжавший славу во время Великой Войны, всем известный и всеми уважаемый.

Для русских воинов, так же как и мы, сражавшихся с большевиками, но в рядах северных, западных, дальневосточных армий, преемственная власть, воспринятая генералом Врангелем от Корнилова и Колчака, была понятием слишком абстрактным. Его личное влияние могло распространяться на круг его соратников, перенесших с ним всю тяжелую борьбу и не оставленных им в моменты тягчайших испытаний.

Имя же Великого Князя было известно не только всем без исключения воинам, рассеянным по лицу чужой земли, но и миллионам русских солдат, сражавшихся в Великую Войну и находящихся ныне в пределах России. Великий Князь не принимал участия в гражданской войне; он не являлся «стороною» в том споре, который происходил между белыми и красными. Поскольку генерал Врангель мог считаться в их глазах представителем «карающей» белой руки, постольку Великий Князь Николай Николаевич оказывался только представителем национальной армии.

Не могло быть сомнения, что в смысле международного значения – Верховный Главнокомандующий Российской Императорской армии имел тоже большие преимущества. Для многих иностранцев, для которых Россия кончилась с момента выхода из Великой Войны и дальнейшая ее история представлялась, как частные антрепризы отдельных генералов, – для них во главе антибольшевистского движения становился тот, кто рука об руку с главнокомандующими союзных армий бился за общее дело.

Но выступление Великого Князя имело еще одно большое значение в смысле внутренней русской политики. Великий Князь Николай Николаевич удачно соединял в себе Верховного Главнокомандующего и старейшего по годам члена Императорской Фамилии. Для монархического чувства был прекрасный выход. Создавалось то положение, которое так блестяще было использовано немцами в факте избрания фельдмаршала Гинденбурга президентом Германской республики. Великий Князь не должен был объявлять монархические лозунги, как гарантию своих монархических убеждений: Великий Князь по своему происхождению, по своему прошлому и своему настоящему мог объединить вокруг армии национально мыслящие русские круги, в главной своей массе монархические.

Три года звал генерал Врангель русских людей объединиться вокруг армии. Вместо этого вокруг армии завязалась политическая борьба. В центре этой борьбы стояла армия, сплоченная, как всегда, «верная до конца», импонирующая своей преданностью, но в этих условиях политической борьбы терявшая свое значение государственного центра. Из «Русской армии» она превращалась в преданную своему вождю – «врангелевскую армию», против чего все время боролся Главнокомандующий. Надо было вернуть ей подобающее значение, надо было создать живую связь не только между соратниками по Крыму, но между всеми воинами, рассеянными в изгнании.

Вот почему генерал Врангель обратился в мае месяце 1923 г. к Верховному Главнокомандующему с просьбой обратить свое слово к русским людям с призывом «объединиться во имя страдалицы нашей Русской Земли» и вот почему, «много передумав за эти дни», он принял решение «пойти за ним, как старший солдат между солдатами».

* * *

Великий Князь Николай Николаевич не считал еще возможным выступить на политическую арену. В сообщении начальника штаба Русской армии указывалось, что «Великий Князь высказал, что в настоящее время он еще не считает возможным возглавить какое бы то ни было политическое объединение, так как Он полагает необходимым для принятия на Себя руководства национальным движением получение от всех крупнейших существующих организаций, стоящих на национальной точке зрения, определенного признания Его руководства»[32].

В мае 1924 г. Великий Князь впервые высказал открыто свои мысли в интервью с американским журналистом. В этом интервью Великий Князь говорил:

«Мы не должны здесь, на чужбине, предрешать за русский народ коренных вопросов его государственного устройства. Они могут получить разрешение только на русской земле в согласии с чаяниями русского народа».

По вопросу о своем выступлении Великий Князь сказал:

«Каждый день я получаю самые трогательные доказательства доверия. Я ничего не ищу для себя и, как старый солдат, могу только сказать, что я готов отдать все свои силы и всю жизнь на служение Родине. Но стать во главе национального движения я сочту возможным только тогда, когда убежусь, что наступило время и возможность для принятия решений в соответствии с чаяниями русского народа».

Интервью это обратило на себя внимание всей эмиграции. По существу, это в точности совпадало с тем взглядом, который проводился вождями белого движения и против которого шла такая упорная борьба с политического фланга.

Левые группировки не могли найти в тексте этого интервью каких-либо неприемлемых мыслей; они критиковали не самую декларацию, но выражали авансом недоверие к лицу, от которого она исходила. Центр вынес вполне отрадное впечатление – но, по своей обычной нерешительности, не предпринимал никаких шагов и занял выжидательную позицию. Правые – были заметно разочарованы отсутствием ярких политических лозунгов, но от критики декларации воздержались.

Широкими кругами эмиграции и армией декларация была встречена горячим сочувствием. Декларация эта вносила ясность и являлась одним из этапов к дальнейшим событиям.

* * *

Между тем Великий Князь Кирилл Владимирович не ограничился одним манифестом о «блюстительстве» и начал уже организационные шаги. В манифесте 5 апреля 1924 г. повелевалось «всем чинам армии и флота, всем верным подданным и всем объединениям, верным Долгу и Присяге, присоединиться к законопослушному движению, Мною