– Ну, брат, вот тут ты и попался! Это ты мне говоришь, что подонки всегда в плюсе? Оглянись, опомнись, раскрой глаза пошире – я здесь, с тобой, на этом, черт его знает каком свете, в этой белой проклятой комнате. Я тоже с моста спрыгнул, между прочим, тоже смерть предпочел унизительному, невыносимому существованию, а ты мне – подонок…

– Неправда.

– Как это неправда? Зачем очевидные вещи отрицать?

– Потому что они не очевидные. Слушай, хорош отмазы лепить, мы, может, и оказались здесь, чтобы наконец по-честному все выяснить. Себе в подлости тяжело признаться, другим – еще тяжелее. Ну, вот… есть ты, есть я… Что нам скрывать друг от друга? Я спорить с тобой буду, а ты со мной – может родиться в результате какая-никакая истина. Неправда, не хотел ты умереть, от гэбэшников соскочить ты хотел, от ситуации, созданной собственной хитрожопостью и неуемной жаждой наживы. Нажива – от глагола «нажиться», нажиться так, чтобы из ушей и носа жизнь полезла, до отвала, от пуза. Больше баб, бабок, больше стран и континентов, вкусной жратвы, морских закатов и горных рассветов – всего и побольше… Любой ценой. Вот как ты жил. Когда с моста прыгал – не верил в глубине души, что разобьешься. Схема, думал, такая, трюк ловкий, чтобы вокруг пальца всех обвести. Вот я действительно умереть стремился. В отличие от подонков я признаю отрицательные величины и борюсь с ними как могу. Я внук Славика, а ты…

Никогда не подозревал, что в загробном мире могут существовать мелкие и не самые приятные человеческие чувства. Обида, ярость и желание укусить обидчика побольнее, любым способом, например. Он достал меня, как даже Анька при жизни не доставала. Еще бы: и знал меня лучше, и умнее ее был намного. По самым больным точкам бил, сволочь. Ну ладно, я тоже про него кое-что знаю.

– Какой же ты внук? – спросил его с издевочкой. – Дед сильный мужик был, очень сильный, а ты – слабак. Я, может, подонок, только мой он сын – Славка. Точно мой! И Анька, при всех ее минусах, не шлюха, и дочку я не бил, и у матери моей инфаркта не было. У высокоморальных слабаков всегда так. Стоят они на пьедестале своей моральности, а вокруг – пепелище и косточки самых близких, любимых ими людей валяются. Славик не потому сильным был, что умереть в тюрьме не боялся, а потому, что вышел из тюрьмы. И на ноги встал. И служил всем опорой и поддержкой, до самой смерти. А ты… ты опущенный алкаш и ничтожество, правильно тебе Анька говорила, и Сережа, ее новый, правильно тебя опускал. Да он в сто раз лучше, моральнее и правильнее тебя! Вот он – настоящий мужик, а ты…

Брат Водила бросился на меня, вернее – я на него, а еще вернее – оба мы бросились друг на друга. Всё как при нашей первой встрече получилось. Сталкивались кулаки, лица дублировали гримасы, из горла вырывались одинаковые стоны. Никто не мог победить. Но мы стали намного упорнее, мы не сдавались: били, хрипели, скалили зубы и безуспешно пытались обмануть друг друга. Господи, сколько же в человеке дерьма! Уже и выслушали, и пожалели, и поняли, а все равно… Попробовали быть честными, надавили на самые болезненные точки… И вот, пожалуйста, – убить друг друга хотим. И ведь знаем, что не сможем, но плевать, хочется очень. Невыносимо хочется…

Все люди – братья, это правда. Только не чужого человека Каин каменюкой по башке тюкнул, а брата своего, Авеля. Брата всего сильнее убить желается – понятен он слишком и потому ненавистен. Русские – украинцев, арабы – евреев, армяне – азербайджанцев – примеры бесконечны. Вот он, главный секрет войн. Китайцы никогда не воевали с чукчами, румыны не истребляли финнов. Не от непонимания войны происходят. Наоборот, чтобы ненавидеть, понимать нужно. Братская кровь всего слаще…

Забавно, что мысль о братской природе войн одновременно пришла нам в головы. Мы еще немного помахали кулаками, а потом опустили растерянно руки. Что делать дальше – было непонятно. Смириться с собственной природой? Извернуться и перегрызть все-таки друг другу горло? Снова рухнуть в широко раскрытые братские объятия и плакать? Или бесконечно нажимать на оголенные нервные окончания, в надежде, что не боль однажды станет закономерной реакцией, а некая абстрактная истина? Мой слабый брат Водила оказался не только слабее, но и мудрее меня.

– Ладно, – сказал он, – хорошо, согласен: я слабак. Глупый, добрый слабак. Слишком добрый и глупый, поэтому слишком слабый. Договорились. А ты, допустим – не говорю, что факт, но допустим на секунду, – умный, сильный и поэтому подлый. Ты не волнуйся, главное! Это только мы, слабаки, воспринимаем твой ум и силу как подлость. Сами ведь не можем, недоступны нам такие фортели – вот и придумали отмаз, мол, что подлый – ты. Знаешь, как дети – кусаются и плюются от бессилия… Хорошо, пускай так, но тогда ты должен быть счастлив и не здесь со мной разговоры разговаривать, а сидеть как минимум на даче, у камина, в окружении любящей родни, кайфуя от удачно сложившейся жизни. А ты здесь, рядом. Значит, нет никакой разницы – умный, глупый, слабый, сильный… Точнее, она есть, но в чем-то другом.

Мне понравился ход его мыслей, ничего особенного, в принципе, но стиль… Детский такой, наивный и тем не менее понятный очень, очевидный, я бы даже сказал. Именно потому что детский и наивный, наверное.

– Прав, прав, – согласился я с ним быстро. – Прав ты на сто процентов. Нет разницы. Судя по результату, почти нет. Значит, дьявол, как всегда, спрятался в деталях. Давай на детали посмотрим, может, и увидим чего-нибудь. В любом случае это лучше, чем драться или рыдать друг у друга на груди. И предлагаю я начать… я предлагаю начать…

– С Аньки? – угадал с полуслова Водила.

– С нее. Вот давай озвучь, к примеру, список ее претензий к тебе, а потом я озвучу список претензий своей Аньки. Сравним, попробуем разобраться, может, и поймем чего…

– Ну, не знаю… все достаточно тривиально, – задумался Водила. – У девяноста процентов русских баб такие же претензии к своим мужикам. Денег не хватает – это, конечно, первое. Хотя вроде неплохо жили, но их всегда не хватает. Работать бедняжку заставил – по ее мнению. Хотя умолял ее уйти с работы. Но ведь денег якобы не хватало… нужда, мною созданная, заставила. Слабак, само собой, жесткости должной не проявлял. В бога верил… Нет, собственно, даже не это: деньги на бога тратил. О как!.. Нет чтобы шубу лишнюю купить или дочке учебу в Гарварде обеспечить – церковь вместо этого строил. Не гибкий, не хваткий, с принципами какими-то дурацкими. Ограниченный, поэтому и упертый. Пожалуй, все. Нет, подожди, главное забыл. Душно ей со мной было. Она же птичка певчая, волшебная, и хозяин ей нужен особенный, желательно с золотой клеткой. И культурный, и образованный, не я – быдлота ограниченная, ковыряющаяся в автомобильных кишках. Я так, по недоразумению ей попался, по злой иронии судьбы и глупому стечению обстоятельств. Вот теперь точно все. Твоя очередь.

– Ну, а я, естественно, тиран, сатрап, деспот. Запер в золотую клетку, о которой так твоей Аньке мечталось. Деньгами, правда, обеспечил, даже с избытком, но взамен погубил ее бессмертную душу. Посадил дома с детьми. Учиться не разрешил, работать запретил, актрисой стать, как ей хотелось, не дал. Заставил жить ради детей и семьи. А она – личность. Она, может, не хотела на Лазурном Берегу откисать все лето, она работать, может, хотела, бухгалтером, скажем, в красивом офисе, если бы актрисы из нее не вышло. А я не дал. И еще я жлоб бессердечный, думаю, что если машины, дома, шмотки ей купил, если не изменяю и мир показал во всем его многообразии, то на сердце ее огромное претендовать могу. Или хотя бы на ласку и понимание. Много я о себе возомнил! И вообще, все так живут, буквально все, кого она знает. Нечем гордиться. И еще я беспринципный вконец, только о деньгах и думаю. Со мной только из-за денег люди общаются. Типа потому, что умею их зарабатывать. А сам по себе я говно полное, да еще и сноб вдобавок. Пишу какие-то непонятные романы от своего снобизма и врожденного презрения к окружающим. Короче, самым умным себя считаю и поэтому презираю всё на свете, за исключением бабла. Ну и, конечно, ей со мной тоже душно. Кому с такой сволочью душно не будет? Вокруг так много простых, добрых, пусть и не таких богатых мужчин… Они бы ценили ее, уважали как личность, а попался ей я, к несчастью.