Джиска был сыном одного из друзей его отца Гамилькара, когда-то пожертвовавшим своей жизнью ради Барки. С того времени Гамилькар усыновил сына своего погибшего друга, и Джиска с малых лет рос среди Ганнибала, Газдрубала и Магона. Он был младше Ганнибала на два года, и в тот момент, когда они приехали смотреть по приказу Гамилькара боевых слонов, ему было всего шестнадцать.

Этот молодой худощавый человек с длинным острым носом и карими глазами был с рыжими волосами, что означало присутствие в его крови варварских помесей. Он питал глубочайшее уважение к Ганнибалу и признавал его покровительство, был верным другом и товарищем. Будучи болезненным от природы, он старался быть хорошим воином. Джиска был упрямым по отношению к обучению и всем тяготам, которые выпадали на долю сыновей Гамилькара. Как и Ганнибал, он вёл с детства спартанский образ жизни, они вместе обучались у эллинского учителя Созила, который отличался особой жесткостью среди учителей того времени.

В тот день Рихад показал им самого огромного слона, который, как он говорил, не поддавался дрессировке и тем самым считался сильнейшим среди своих сородичей.

Они наблюдали, как у трёх огромных деревянных столбов, врытых в землю, по натянутой веревке то и дело поднимался сбрасываемый со спины этого упрямого слона самый лучший дрессировщик Рихада.

– Никому пока не удалось оседлать этого царского слона. Он ещё молод, ему только двадцать лет, но он уже очень крупный. Поистине этот слон царский.

Масилисса, не выдержав, подбежал к слону и перерубил верёвки.

Когда он с сердитым взглядом, опуская глаза, проходил мимо Ганнибала и Джиски, то проговорил:

– У вас, карфагенцев, только деньги и слава стоят во главе, этот слон свободен от человеческой власти, и никто не смеет посягать на его свободу.

Ганнибал задумчиво посмотрел сначала на Масилиссу, а затем, повернувшись к Джиске, сказал:

– Мы не понимаем с тобой его поведения из-за того, что не знаем обычаев и традиций его народа. У них есть чему научиться, так же как и у всех других народов. Вспомни, друг мой Джиска, когда величайший Александр покорял города и империи, то старался изучить и сохранить обычаи захваченных. В Египте он поклонялся египетским богам и проявлял к ним уважение, в Вавилоне – вавилонским. Его величие заключалось не только в его победах, но и в том, что он хотел объединить все народы, выбрать лучшие черты у каждого и использовать это во благо созданной Величайшей империи. Когда мы однажды захватим Рим, я останусь в нём правителем и не вернусь в Карфаген. Мы объединим народы, но не с помощью захвата и насилия, а по-другому. В этом наше величие перед ликом наших общих богов. Они хотят жертв, но мы перехитрим их – мы создадим Единый Мир, в котором каждый будет чувствовать свою нужность и каждый тем самым будет полезен для развития.

Джиска, расширив глаза, с упоением внимал каждому слову благородного друга.

Ганнибал похлопал его по плечу и этим движением словно стряхнул с Джиски паутинку мечтательности.

– Нам есть к чему стремиться, друг мой, а этого слона я назову Сириус, и в будущем именно на нём я войду через врата побеждённого Рима, как Александр Великий на своём легендарном Буцефале прошёл через врата Вавилона.

С тех пор прошло около десяти лет. И теперь, в битве при Каннах, на пороге самого Рима, Джиска мёртв, и он не увидит великого торжества семьи Баркидов.

Поздней ночью после битвы Ганнибал приказал пленным римлянам рыть глубокую могилу для погибших в битве карфагенян.

На одном из холмов у реки пылал погребальный костёр. Пламя освещало застывшие, не выражающие никаких эмоций лица, которые были похожи на восковые маски. Ганнибал, Магон, Ганнон и Магарбал – они прощались со своим верным другом, храбрым воином Джиской.

Ещё несколько часов назад они бились с врагом, страстно, безбоязненно, с безумным азартом. Теперь же битва закончилась, и огромное пространство – долина реки Ауфид, каждая травинка и каждый клочок земли впитали по несколько литров человеческой крови.

Костёр горел, и где-то вдалеке, у самого горизонта появлялась бледная полоска рассвета.

Было душно, готовилась гроза.

Молчание прервал Магарбал:

– Нужно срочно собирать оставшихся людей и выступать в сторону Рима. Завтра я со своей конницей отправлюсь к воротам Рима, нужно посеять панику у их жителей и оставшихся солдат.

Ганнибал резко перебил его:

– Нет! Мы выиграли войну и теперь будем ждать, я хочу, чтобы римляне сами, признав поражение, пришли ко мне просить перемирия. Война выиграна, мы не варвары, чтобы врываться в город, грабить и убивать его жителей. Мы – великие карфагенцы, и у нас есть понятие чести и благородства. Эта битва показала нашу силу, и что же теперь?

Ганнибал опустил глаза и тихим, но твёрдым, властным голосом произнёс:

– Магон отправится в Испанию и там вместе с Гасдрубалом начнёт собирать войска. Мы же пока будем захватывать оставшиеся римские города. Именно сейчас Рим, пусть и в малом количестве, будет наиболее опасен. Магарбал, нам сейчас нельзя спешить и совершать необдуманные поступки, прельщаясь блеском своей воинской славы.

Магарбал, грозно сверкнув глазами и ехидно улыбнувшись, сказал:

– Вот он, величайший Ганнибал, который может побеждать, но не может пользоваться своей победой.

* * *

Прошло девять лет…

В шатре стояла невероятная духота, на ложе, усеянном шкурами и мехами, спал Ганнибал. Покрытое тонкими каплями холодного пота лицо то и дело вздрагивало, появлялась гримаса невыносимой боли и скорби.

Ему снился Новый Карфаген – город его детства и юношеских лет. В одно прекрасное утро, когда ему было около пятнадцати лет, он вышел за стены города и отправился верхом на коне вдоль берега.

Найдя укромное место, напротив задней стены города, он сидел, расставляя в форме манипул ракушки различных форм, размышлял на его излюбленную тему. Он вспоминал про свою клятву, данную на крови ягнёнка, быть непримиримым врагом Рима до конца своих дней.

Но что-то внутри словно огромной и чёрной черепахой сомнения подползало к его душе. Он наблюдал выстроенные им манипулы из ракушек, отступающие от берега воды, и ему начинало казаться, что всё живое в этом мире подчинено негласному закону вечного движения. И даже боги, возвышающиеся над людским миром как стена города перед ракушками, не могут оставаться в неприкосновенности. Если бы у него сейчас было войско, он беспрепятственно бы проник в город через эту заднюю стену, воспользовавшись тем, что вода убыла и вокруг неё мель.

Выстроенные в форме манипул ракушки напоминали ему людей. Пройдёт время, их сметёт волной прилива, и они вновь будут разбросаны по дну морскому без всякой организации и строя.

Есть негласный закон вечного движения и изменения, и из этого получается, что никто не вправе выбирать себе судьбу в этом вечном потоке. Всё заранее предопределено, и у каждого живого существа своя роль в этом неизменном процессе, и всё, что вокруг него происходит, тем самым подталкивает его к действию.