Осталось только реорганизовать управление Ливаном. Международная комиссия решила, что Ливан должен стать автономной провинцией под управлением османского генерал-губернатора, избранного христианскими подданными султана. В пределы этой провинции не вошли Бейрут и несколько деревень; она была разделена на шесть районов: три из них управлялись маронитами, одна – друзами, одна – православными греками и одна – униатами. Столица находилась в Дейр-эль-Камаре, христианском анклаве в друзском районе, к которому она не принадлежала. Провинциальный и районный консулы, местная полиция, а также сборы, которые Ливан должен был получать первым, завершали хартию 1861 года.

Подписание этой хартии стало одним из последних действий Абдул-Меджида; 25 июня 1861 года он умер, оставив о себе память как о гуманном правителе, который попытался, хотя и неудачно, продолжить реформы отца. Ему наследовал брат Абдул-Азиз, считавшийся надеждой реакционной партии. Ему достались расстроенные финансы, незавершенные реформы, угрожающая ситуация на Балканском полуострове и не проверенная на практике организация Ливана, которая никого из его обитателей не удовлетворяла.

Первый христианский генерал-губернатор Ливана, армянин-католик, профессиональный дипломат и администратор с опытом работы в обеих этих областях, был встречен в стране с подозрением и недовольством. Марониты требовали, чтобы генерал-губернатор был из их народа; друзы лишились своих феодальных привилегий и попали в подчинение к грекам; греки, которые, казалось, больше всех получили от реорганизации жизни в стране, считали Дауд-пашу своим врагом, поскольку он был армянином. Демократическая часть маронитов отказалась платить налоги иностранному самодержцу, который опирался на местную аристократию.

Но умный армянин сумел преодолеть все эти препятствия. Во-первых, он хитростью добился высылки из страны трибуна маронитов Карама; потом он удалил турецкие войска и проехал по всему Ливану, чтобы лично выслушать жалобы его обитателей. Благодаря этому постепенно возродилось доверие народа к правительству; личная месть уступила место закону; и все шло хорошо до тех пор, пока в 1863 году нескольким ссыльным друзам не разрешено было вернуться домой. Они привезли с собой организаторов резни.

Дауд сумел справиться и с этой проблемой, разрешив покупать землю; друзы продали свою недвижимость и переселились в плодородный Хауран, который в Библии назван Башаном. Их стало там так много, что эти места получили название «Друзские горы».

Эти успехи способствовали тому, что через три года генерал-губернатор был единодушно избран на новый срок. Однако его опыт помог выявить недостатки в практической работе организации, созданной дипломатами, незнакомыми с особыми условиями Ливана. Соответственно, было подготовлено новое положение, подписанное 6 сентября 1864 года в Стамбуле представителями Турции и пяти держав. Оно усовершенствовало и упростило статус 1861 года.

Ливаном по-прежнему должен был управлять христианский губернатор, назначаемый Портой; срок службы Дауда был продлен еще на пять лет. Чтобы дать маронитам, самому многочисленному народу Ливана, представительство, пропорциональное их числу, был создан новый, седьмой район, которым должен был управлять маронит; районные советы упразднялись, а провинциальные были реоргани зованы. Из двенадцати членов этих организаций четверо должны были быть маронитами, три – друзами, еще трое – греками и два – мусульманами: один – суннит, а другой – раскольник. Все феодальные привилегии и право убежища, которыми ранее обладали церковные учреждения, были отменены; но судебные тяжбы между священниками остались в юрисдикции церковных властей. Каждая деревня превращалась в коммуну, мэром и мировым судьей которой оставался местный шейх. Охраной порядка должен был заниматься отряд полиции. 14 583 фунта – такова была сумма дани, наложенной на первое время; она выделялась на местные нужды, а все, что оставалось, шло в имперскую казну.

Этот статус, который запрещено было изменять без согласия держав, оставался более пятидесяти лет[76] конституцией Ливана и послужил образцом для Крита.

После восстания 1866 года, которое возглавил беглый маронитский демократ Карам и подавил свирепый Дауд, отправивший этого лидера в новую ссылку, в Ливане воцарился мир. Сильные губернаторы, среди которых самым выдающимся был Рустам-паша, твердый и экономный администратор, позже ставший послом в Лондоне, держали маронитов и друзов в узде. Взаимная ненависть этих двух частей населения почти испарилась; многие друзы эмигрировали в другие страны, и они переместились на третье место по числу жителей. В 20-х годах XX века население Ливана составляло: 230 тысяч маронитов, 54 тысячи православных греков, 50 тысяч друзов, 34 тысячи униатов и 30 тысяч мусульман.

Представитель султана, управлявший этой страной, опирался на аристократические и консервативные элементы общества, что помогало держать в узде демократов и священников. Наиболее сложной проблемой Ливана в начале XX века была аграрная, так как, несмотря на большое число эмигрантов, в Ливане трудно было приобрести землю, ибо более трети земель, причем самых лучших, принадлежало монастырям. Проклятием Ливана была «мертвая рука», то есть владение недвижимостью без права передачи. Крестьянин, возвращавшийся из-за границы с небольшой суммой денег, не мог приобрести земельный участок, и если он хотел обрабатывать землю в своей любимой стране, то должен был стать монахом. Несмотря на это, Ливан стал в целом самым успешным примером автономии среди турецких провинций. Самос имел много проблем со своими князьями; Восточная Румелия вскоре вошла в состав Болгарии, а Крит не мог успокоиться, пока не воссоединится с Грецией.

«Большой греческий остров» «наслаждался» – если, конечно, к жителям Крита можно применить это слово – необычно долгим периодом мира, наступившим после неудачного восстания в 1841 году. В 1858 году 8000 островитян собрались в городке Периволия, расположенном неподалеку от Уаньи, на Ассамблею и пригрозили применить силу, если не будут проведены реформы, обещанные в Гюльханейском Хатт-и-Шерифе и подтвержденные в Хатт-и-Хумаюне 1856 года. Финансовое бремя жителей Крита не было слишком тяжелым, ибо, помимо десятой части своей сельскохозяйственной продукции, которая составляла в среднем 10 шиллингов с человека, они платили всего лишь один налог – взамен военной службы. Но сборщики этого налога, самого по себе не очень большого (весь остров обязан был выплачивать 5560 фунтов, что составляло около восьми пенсов с человека), требовали, чтобы им отдавали деньги сразу за два года, а некоторые слишком ретивые агенты угрожали ввести новые налоги, утверждая, что недавно прошедшая перепись населения была организована специально для этого.

Вели-паша, генерал-губернатор Крита, был местным уроженцем, сыном Мустафы, который много лет служил на острове в должности вали. Это был человечный и либеральный чиновник; в свое время он был послом Крита в Париже, но его практика строительства дорог, первоначально принятая в народе с большим одобрением, сделала его непопулярным среди крестьян, которые должны были работать на строительстве, да еще платить по девять шиллингов с человека. Кроме того, Вели-паша терпимо относился к смене религии, что вызвало у людей сильное недовольство.