Оркестр в дальнем конце зала играет «Танец маленьких утят».

– Значит, сунниты сражаются в Фаллудже, потому что хотят вернуть во власть лидера-суннита? – спрашивает Рут.

– Это одна из причин; но в других местах шииты ведут войну, потому что хотят изгнать из своей страны иностранцев.

– Жизнь в оккупации – не сахар, – кивает Остин. – Это понятно. Но разве иракцам не стало лучше жить?

– Два года назад среднестатистический житель Ирака – мужчина – имел работу. Теперь работы нет. В стране было водоснабжение и электричество. Теперь нет ни воды, ни электричества. Два года назад не было проблем с бензином. Теперь бензина нет. Раньше была развитая система канализации, теперь туалетов больше нет. Детей отправляли в школу, не опасаясь, что их похитят. Теперь это невозможно. Два года назад Ирак был истощен санкциями, но страна худо-бедно жила. А теперь нет.

Похожий на араба официант наливает мне кофе из серебряного кофейника. Я благодарю и думаю, что парень наверняка считает, будто я несу всякую хрень.

– И кто в этом виноват? – интересуется Шерон, готовая обсуждать ближневосточные проблемы даже на своей свадьбе.

– Это смотря кого спросить.

– Вот мы тебя и спрашиваем, – говорит жених Питер.

Я пробую кофе. Вкусный.

– Сейчас Ираком фактически правит Льюис Пол Бремер-третий, приспешник Киссинджера. Возглавив Временную коалиционную администрацию, он издал два указа, которые и стали основой оккупационной политики. Согласно первому указу, все члены партии Баас, занимавшие руководящие посты, были уволены. Один-единственный росчерк пера отправил на свалку государственных чиновников, научных работников, преподавателей, полицейских, инженеров, врачей – в общем, всех тех, кто был необходим для скорейшего восстановления страны. Пятьдесят тысяч представителей иракского среднего класса, потеряв зарплату, пенсию и будущее, теперь всей душой желают, чтобы оккупационный режим потерпел неудачу. Вторым указом Бремер расформировал иракскую армию. Военные не получили ни денежного довольствия, ни пенсий – ничего. Зато появились триста семьдесят пять тысяч потенциальных инсургентов – безработных, вооруженных и обученных убивать. Легко, конечно, судить задним числом, но правитель оккупированного государства обязан предвидеть ближайшее будущее или хотя бы прислушаться к советам тех, кто на это способен.

Звонит телефон Брендана.

– Слушаю, Джерри, – говорит Брендан, отворачиваясь от нас. – Как дела на Айл-оф-Догс?

– Но если Бремер не справляется с порученной ему задачей, – спрашивает Питер, распуская узел белого шелкового галстука, – то почему его не отзывают?

– Его дни сочтены. – Я бросаю в кофе кусочек сахара. – Но абсолютно все, от президента до последнего клерка в «зеленой зоне», заинтересованы в том, чтобы повстанцев считали небольшой группой фанатиков и верили, что общая ситуация в стране идет на поправку. В «зеленой зоне» – как в сказке «Новое платье короля»: того, кто осмелится сказать правду, объявляют государственным изменником. С теми, кто реально смотрит на вещи, происходят всяческие неприятности.

– Но ведь за пределами «зеленой зоны» истинное положение дел становится очевидным, – говорит Шерон.

– Большая часть служащих Временной коалиционной администрации не покидает «зеленой зоны». Никогда и ни за что. Разве что едут в аэропорт.

Если бы Остин Уэббер носил монокль, он бы у него выпал.

– Господи, но как же управлять страной, сидя в бункере?!

Я пожимаю плечами:

– Формально. Неадекватно. В полном неведении.

– Но военным же известно, что происходит. В конце концов, это их убивают и взрывают.

– Да, Остин, им все известно. Они давно ведут жестокую борьбу со сторонниками Бремера, но зачастую поступают так, будто их цель – радикализовать население. Дядя Азиза, моего фотографа, – фермер в окрестностях Кербелы, у него там несколько акров оливковых рощ. Точнее, у него было несколько акров оливковых рощ. В октябре прошлого года, после нападения на колонну военного транспорта в тех краях, коалиционные силы обратились к местным жителям за «сведениями о бандитах». Поскольку никакой полезной информации представлено не было, взвод морпехов начисто вырубил все рощи, дабы «впредь обеспечить активное сотрудничество местного населения с властями». Вот и представьте, какое «сотрудничество» вызвал этот бессмысленный вандализм.

– Совсем как англичане в Ирландии в тысяча девятьсот шестнадцатом, – встревает Ошин О’Дауд. – Они повторяли бессмертную заповедь агрессоров – «Туземцы понимают только силу» – до тех пор, пока сами в нее не поверили. И обрекли себя на поражение.

– Но я тридцать лет регулярно езжу в Штаты, – возражает Остин. – Мои американские знакомые – мудрые, сострадательные, достойные люди, с которыми общаться одно удовольствие. Нет, я ничего не понимаю!

– Видишь ли, Остин, американский банкир – не недоучка из Небраски, чей лучший друг попал под пулю, выпущенную улыбчивым иракским подростком с пакетом яблок. Тем самым подростком, отец которого чинил антенну на крыше, а его снял очередью стрелок «Хамви». Тот самый стрелок, у которого приятель погиб от разрывной пули, выпущенной снайпером с крыши соседнего дома. А сестра этого снайпера накануне ехала в автомобиле, который остановился на перекрестке, пропуская конвой военного атташе, и охранники на всякий случай изрешетили автомобиль автоматным огнем, понимая, что если они не ошиблись, то спасут атташе от смертника-взрывника, а если ошиблись, то иракское законодательство к ним неприменимо. В конечном счете все войны развиваются за счет того, что поедают собственное дерьмо, затем производят на свет еще больше дерьма и снова его поедают.

Моя метафора несколько переходит дозволенные границы.

Ли Уэббер завязывает оживленную беседу с приятелем за соседним столом.

А его мать спрашивает:

– Кто хочет последний кусочек свадебного торта?

Один мой глаз, не вжатый в землю, высмотрел чернокожего морпеха, и, к своему удивлению, я обнаружил, что могу читать по губам.

– Вот я тебя сейчас сфотографирую, сволочь! – грозил негр Азизу.

– Он работает на меня! – заорал я, плюясь песком.

Солдат свирепо уставился на меня:

– Что ты сказал?

Слава богу, «Чинук» наконец-то удалился, так что морпех меня услышал.

– Я журналист, – пробормотал я, пытаясь высвободить рот. – Британский журналист. – Мой голос звучал сухо и невнятно.

Над моим ухом послышался протяжный говор уроженца Среднего Запада:

– Хрена лысого ты журналист!

– Но я действительно британский журналист, меня зовут Эд Брубек… – Я старательно выговаривал каждое слово, подражая манере Кристофера Хитченса. – Сотрудник журнала «Подзорная труба». Хороших фотографов трудно найти, так что, пожалуйста, попросите вашего бойца не целиться ему в голову.