и мало-помалу завоевал их доверие. Я переговорил с очень многими людьми, истории которых не смог включить в книгу. Некоторые оказались все-таки не готовы рассказать мне все без утайки, многие другие бесстрашно сделали это и помогли мне сформировать собственное понимание тех событий. Несколько историй я выбрал, чтобы включить в книгу. Мне даже неловко признаваться в том, что этот процесс был для меня психологически очень трудным, поскольку все мои ничтожные испытания меркнут в сравнении с тем, что выпало на долю моих собеседников, да к тому же я-то в любой момент мог вернуться к своей комфортной жизни в Соединенных Штатах.

В Соло мне пришлось провести много времени в новом городском мегамолле, где сосредоточены все важные коммерческие предприятия. В некотором смысле мегамолл сегодня служит культурным центром индонезийского города. В фойе проходят детские концерты, люди бесцельно прогуливаются, покупая кофе со льдом и донатсы. Эскалаторы расположены так, что часто вы оказываетесь в буквальном смысле запертым на верхних этажах, где бродите до бесконечности и покупаете что-нибудь еще. Как в любом индонезийском торговом центре, почти все время из громкоговорителей звучит американская поп-музыка. Индонезийской музыки вы не услышите. Не услышите и японской, и даже корейской попсы — вообще ничего азиатского. Ни европейской музыки, ни латиноамериканской. Все упаковано и выставлено на продажу в США{644}.

Саконо также живет возле Соло. Он до сих пор настроен очень боевито и подвергает окружающую действительность острому политическому анализу. В отличие от Магдалены, он способен говорить о былом без умолку — не устремляя вдаль остановившийся взгляд и не заливаясь слезами. Подобно Магдалене, в тюрьме он обратился в христианство. Это тоже очень распространено среди выживших, особенно жертв 1965 г., изначально воспитанных в яванском варианте ислама. После того как их обвинили в атеизме, коммунисты были отвергнуты крупными мусульманскими институциями Явы, часто принимавшими участие в убийствах. Тем не менее они по-прежнему верят в бога и ищут духовного утешения и спасения от материальных ужасов своей жизни.

Единственное, о чем Саконо любит говорить больше, чем о марксизме, — это великодушие и прощение. Он непреклонно стоит на том, что не держит зла на своих тюремщиков и на убийц своих друзей. Он не хочет возмездия и пребывает в мире со своим прошлым. Однако Саконо столь же непреклонен и в убеждении, что его страна не пребывает в мире со своей историей.

«Выход для нашего государства — признать свои грехи и покаяться. Я ценю свой жизненный опыт, даже самый тяжелый, потому что он научил меня к каждому относиться с любовью, — сказал он. — Если мы сможем признать то, что мы натворили, и попросить о прощении, то будем способны двигаться вперед».

Нью-Йорк

Рокфеллер-плаза, 30 — это огромное здание в Среднем Манхэттене. Прежде я никогда здесь не был, хотя слышал о нем и, пожалуй, видел пару серий «Студии 30»[10] с Тиной Фей и Трейси Морганом — название этого сериала прибавило этому адресу популярности.

Очевидно, что это своего рода туристическая достопримечательность. Стены первого этажа покрывают сцены из «Сайнфелда», «Друзей» и других сериалов от NBC. На 23-м этаже находится элитная юридическая фирма Squire Patton Boggs.

Здесь у Фрэнка Виснера — младшего кабинет. Он много десятилетий работал в Госдепартаменте, в том числе в должности посла в Египте и на Филиппинах при Рейгане и в Индии при Билле Клинтоне, но я расспрашивал его главным образом о его отце: что он помнит из его высказываний об Индонезии или борьбе с коммунизмом. Было бы несправедливо заставлять его отвечать за то, что совершил его отец, но, кроме этого, было кое-что еще, о чем он мог мне рассказать, — один миф, который я хотел развеять.

По его словам, независимо от того, переоценило ли ЦРУ силу Советского Союза или нет, и независимо от того, к каким это привело последствиям, его отец действительно верил, что сражается с коммунизмом. И нет, он делал это не для того, чтобы помочь своим нью-йоркским друзьям по бизнесу, дело было в самой цели. Как бы то ни было, я верю, что он в это верил.

Очень осторожно затронув 1950-е и 1960-е гг., мы заговорили о жизни в сегодняшней Индонезии. Собираясь попрощаться, я заметил, что для многих стран эта история до сих крайне важна. Пусть американцы забыли о тех событиях и странах, у их жителей такого варианта нет. Виснер сразу же горячо со мной согласился.

«Все верно, — сказал он, когда я поднялся. — Во многих отношениях мы „земля больных тяжелой амнезией“».

«У нас имеется психологическая привычка смотреть вперед, а не назад», — заметил он. Пустившись в размышления, как это свойственно общительным людям за восемьдесят, он сказал, что власти США не попали бы в сегодняшнее положение на Ближнем Востоке, если бы обращали внимание на историю. И закончил с мрачным сарказмом: «У равнодушия Америки к окружающему миру долгая славная история».

Сантьяго

Кармен Херц — занятая женщина. Сейчас она член Конгресса, куда прошла в 2017 г. Она до сих пор состоит в коммунистической партии, имеющей восьмерых членов в Cámara de Diputados, Палате представителей, во главе с молодой Камилой Вальехо, бывшим лидером студенческого движения.

Когда я рассказывал индонезийцам, пострадавшим в результате событий 1965–1966 гг., что сегодня в некоторых частях Латинской Америки вполне дозволительно быть коммунистом, а бывшие участники партизанского движения, некогда сидевшие за решеткой, даже становятся президентами, они не могли в это поверить. Тем не менее в значительной части Южной Америки действительно произошло нечто вроде национального воссоединения.

Страна правоцентристского капитализма, Чили далека от идеала. Безусловно, не таким мир виделся Кармен в далеком 1970 г., когда они с друзьями верили, что движутся к созданию мира без бедности или эксплуатации.

В Сантьяго есть впечатляющий памятник жертвам режима Пиночета — мемориальный комплекс Museo de la Memoria y los Derechos Humanos, Музей памяти и прав человека. Внутри горят свечи — по одной на каждого человека, убитого при диктатуре. Надписи на стенах не замалчивают тот факт, что многие из жертв были левыми, даже коммунистами или сторонниками марксистской вооруженной борьбы. На одной из стен показывают, как в разных странах по кусочкам собирают правду и идет процесс восстановления истины и примирения: в Южной Африке, в Аргентине — более чем в 30 странах. Есть там и небольшая табличка, посвященная Индонезии. Но рассказ о тамошних поисках примирения резко прерывается: «Индонезия отменила закон, согласно которому должна быть создана комиссия по установлению истины».

Джакарта

В центре индонезийской столицы высится конструкция под названием «Священный памятник Панча сила» (Monumen Pancasila Sakti). Мой путь к нему, как и любая другая поездка из одной точки в другую в Джакарте, — это бесконечные пробки: медленно