на 10 лет от налогов тех, кто возьмёт пустующие в Италии и провинциях земли и начнёт их возделывать. После этого, новые хозяева могли считать эту землю своей. Тем самым, Пертинакс пытался возродить сильно пострадавшее от эпидемий и войн сельское хозяйство империи.

Он вернул всем имения, отнятые Коммодом, но не даром, а за определённую плату.

Пертинакс велел строго наказать всех доносчиков, однако мягче, чем это делали предшествовавшие императоры, и назначал каждому, навлекшему на себя обвинение в доносительстве, наказание, сообразуясь. с его положением. Тех, кто был схвачен по ложным доносам рабов, он после осуждения доносчиков освободил и распял таких рабов; в некоторых случаях он отомстил и за умерших.

Он полностью отменил сыск по делам об оскорблении величества, возвратил тех, кто был отправлен в ссылку по этому обвинению, реабилитировал память тех, кто был казнен.

Он же предложил закон, согласно которому ранее составленные завещания не теряли своей силы до тех пор, пока не будут оформлены другие, и наследство не должно было вследствие этого переходить в императорскую казну. О себе он объявил, что ни от кого не примет наследства, которое будет ему назначено из лести или вследствие запутанной тяжбы, с целью лишить наследства законных наследников и близких родственников. К постановлению сената он добавил следующие слова: «Лучше, отцы сенаторы, управлять бедным государством, чем путем преступлений и бесчестных поступков получить горы богатств».

В отношении сенаторов, Пертинакс вел себя в высшей степени демократично. Он был общителен, охотно выслушивал тех, кто обращался к нему с каким-либо прошением, и, отвечая на вопросы, в мягкой форме излагал собственную точку зрения. Он всегда принимал участие в ординарных заседаниях сената и всегда о чем-нибудь докладывал.

Пертинакс устраивал для сенаторов скромные угощения, а если не обедал вместе с ними, то рассылал всем различные самые простые кушанья. По этой причине богачи и наглецы насмехались над ним, но остальные, кто ставил доблесть выше распущенности, восхваляли [Дион Кассий. Римская история 74, 3].

Во внешней политике Пертинакс собирался вернуться к жёстким отношениям с варварами, присущим ранней империи. Первым делом, он прекратил выплату золота задунайским варварам, начатую Коммодом и расцениваемую всеми римлянами как позор. Как раз в это время послам варваров была выплачена последняя субсидия и они отправились из Рима на родину. Так вот, по приказу Пертинакса, варварских послов остановили, вернули в Рим, где у них отобрали золото, а префект претория Квинт Эмилий Лет, занимавшийся этим делом, заявил ошеломлённым послам: «Дома передайте своим, что у власти теперь Пертинакс». Дело в том, что варварам было хорошо известно его имя из-за тех неприятностей, которые он им доставил, сражаясь вместе с Марком [Дион Кассий. Римская история 74, 6].

Варвары быстро оценили новую политику, ведь они помнили Пертинакса как прекрасного полководца, не раз бившего их при Марке Аврелии. Они начали присылать посольства с выражением искренней радости по поводу восшествия на престол столь уважаемого человека.

Таким образом, политика Пертинакса была целиком направлена на восстановление порядка и законности в империи. Он старался подражать Марку Аврелию и это было заметно. Однако, Пертинаксу было намного труднее. Он принял империю после многолетнего разрушительного правления Коммода, поэтому попытки восстановления порядка вызвали ненависть к Пертинаксу среди определённых категорий людей. Очень опасных людей, между прочим. В первую очередь к ним относились преторианцы, как мы уже знаем. Проблема была в том, что Пертинакс ничего не мог с ними поделать. Они составляли главную воинскую силу Рима в городе и вообще в Италии. Наказать их было просто некому, как некому и защитить Пертинакса. Если бы он уехал на границу, преторианцы провозгласили бы нового императора, взять их с собой он вряд ли бы смог, они бы отказались, а идти с войском на Рим откуда-нибудь из Паннонии, значило начать Гражданскую войну, как это чуть позже сделал Септимий Север. Может быть, Пертинаксу стоило так поступить, но он не решился.

У преторианцев в Риме вскоре нашлись и союзники. Так как Коммод своими бесчисленными номинальными назначениями внес беспорядок в среду бывших преторов, то Пертинакс провел сенатское постановление и велел тех, которые не исполняли должности претора, а получили ее номинально, считать ниже тех, кто действительно был претором. Этим, однако, он вызвал у многих нобилей огромную ненависть к себе. Он также велел пересмотреть цензовые списки.

Дион Кассий пишет: «Поскольку теперь воинам не было позволено заниматься грабежом, а императорским вольноотпущенникам — бесчинствовать, и те, и другие возненавидели Пертинакса лютой ненавистью. Однако вольноотпущенники, будучи безоружными, не затевали ничего, а вот преторианцы вместе с Летом устроили против него заговор». Это же подтверждают другие авторы [Дион Кассий. Римская история 74, 8; Геродиан. II. 4. 4–5. 1; Секст Аврелий Виктор. Извлечения 18; Зонара. Хроника 601 D.].

Геродиан, например, уточняет, что Пертинакс запретил воинам гарнизона Рима ходить с палками в руках и бить гражданских. Они же, в ответ, стали проявлять медлительность, саботировали приказы императора и всячески демонстрировали своё пренебрежение им.

Судя по всему, в конце февраля 193 года, воспользовавшись тем, что Пертинакс уехал в Остию проверять, как идёт снабжение хлебом, преторианцы, зная о ненависти консула Квинта Помпея Сосия Фалькона к императору, или заранее договорившись с ним, решили провозгласить Фалькона императором.

Фалькон был знатен и богат, видимо обещал преторианцам быть не таким прижимистым и строгим, как Пертинакс. Несомненно, часть сената сочуствовала консулу.

Преторианцы собирались привести Фалькона в лагерь и, приняв ему присягу, захватить Рим.

Заговор выдал один из рабов Фалькона, ведавший его канцелярией. Узнав замыслах заговорщиков, император спешно вернулся в Город, приказал арестовать Фалькона и, представ перед сенатом, заявил: «Не следует оставлять вас, отцы сенаторы, в неведении относительно того, что я, обнаружив в казне всего двести пятьдесят тысяч денариев, раздал воинам столько же, сколько в свое время Марк и Луций, хотя им в наследство досталось шестьсот семьдесят пять миллионов. А виноваты в такой нищете казны эти замечательные императорские вольноотпущенники». Тут Пертинакс солгал, утверждая, что его раздачи денег воинам были такими же, как при Марке и Луции (так как на самом деле они раздали примерно по пять тысяч [на каждого], а он — лишь около трех тысяч), а воины и императорские вольноотпущенники, которые присутствовали во множестве на заседании сената, страшно возмутились и стали роптать в угрожающем тоне. Когда же мы собирались проголосовать за постановление, осуждающее Фалькона, и уже стали именовать его врагом, Пертинакс поднялся и воскликнул: «Да не случится так, чтобы хотя бы один сенатор в мое