Официально я пребывала в свите Аделины, и мне даже начали начислять соответствующее жалованье. На деле часть дня я была более чем предоставлена самой себе, и компанию мне составляла лишь Анни, пока государыня посещала ежедневные занятия по музыке. Первое время Аделина брала меня с собой, но увидев, что игра на любом из музыкальных инструментов приносит мне лишь муки, оставила эту затею.

   Отис отсутствовал в замке до обеда, с раннего утра выполняя поручения как государя, так и своего дяди. О работе при дамах не говорили, для приватных бесед, связанных с делами, мой жених и государь закрывались за плотно закрытыми дверьми кабинета.

   В стенах замка отсутствовал даже намек на малейшую сырость. Маги поддерживали тепло и сухость, и влага осталась лишь в банях, построенных на нанийский манер: мрамор, мягкая парная и просторная купальня с теплой водой.

   Прислуги было много, и Анни большую часть времени откровенно бездельничала. Сбалансировать браслет мы даже не пытались, боясь себя выдать, и он вновь начал давить, превращаясь в тяжелую ношу.

   Но я мирилась с этим, воспринимая, как малое зло. Голоса смерти более не давали о себе знать, но я каждый день ждала чего-то, что могло бы разрушить то хрупкое спокойствие, которым меня окружили.

   Капли, разбивающиеся о магическую преграду, завораживали. Я простояла на балкончике, казалось, вечность, прежде чем дверь распахнулась и наружу шагнул Отис.

   От него пахло сладким вином и фруктами. Батрис встал на расстоянии вытянутой руки и облокотился о перила. Его серые глаза на фоне темного неба окрасились свинцом.

   — Какой тоскливый мрак, — сказал Отис. Гнетущая погода вызывала в нем какую-то щемящую, неподдельную скуку. — Но наши маги стихий говорят, что скоро ливни закончатся. Надеюсь на это, как и на скорейший конец напавшей на тебя печали.

   — Я просто затосковала по семье, — с заминкой ответила я. — Никогда не была вдали от родных так долго.

   Не врала. Лишь недоговаривала.

   С момента моего прибытия мы ни разу не обсуждали покушение и гибель Опал, словно эта тема под негласным запретом. Будто, пока мысли не озвучены вслух, этих событий никогда и не происходило.

   — Кларисса, через два дня ты станешь моей супругой. К сожалению, ты и так будешь реже видеть родителей, но таков естественный порядок вещей…

   Рука Батриса приблизилась к моему лицу, уже привычным жестом убирая упрямую прядь волос, выбившуюся из прически. Такое простое проявление близости, оно заставляло забыть обо всем ином. Осознавал ли Отис в эти моменты всю полноту своей власти надо мной?..

   — Портной сказал, что свадебное платье уже готово. Мне не терпится тебя в нем увидеть.

   Я дрогнула. До сих пор в моей голове не укладывалось, что до свадебной церемонии оставались считанные дни. Постоянно пульсирующая мысль, что нужно что-то сделать, чтобы предотвратить грядущую катастрофу, не давала покоя, но я упорно откладывала принятие решения, не в силах что-либо с собой поделать.

   Ведь я не думала, что Голоса смерти изменили свои планы даже после того, как я обо всем узнала.

   Батрис шагнул ближе и его губы легко коснулись моего лба:

   — Да ты совсем продрогла. Пойдем скорее внутрь.

   Я с сорвавшимся вздохом взглянула на дверной проем. Ласковый голос Отиса сменился на едва различимую усмешку:

   — Или тебе в действительности так сильно надоело застолье, что ты решила сбежать от всех сюда?

   — Там душно. Хотела проветрить голову.

   — Так мы откроем окна, а здесь ты можешь заболеть.

   Отис настойчиво взял меня под локоть, и я почувствовала через ткань платья тепло его разгоряченного плотным ужином тела. Да, я действительно замерзла.

   Облокотилась на Отиса, и мы вышли с балкона.

   В зале, где редко смолкали разговоры, стояла непривычная тишина.

   Спина сидящей Аделины выглядела неестественно прямой. Римерий стоял у стола, заложив руки за спину и хмуря рассматривая кусочек неба, видимый из-за шторы.

   — Что-то все не веселы, — беззаботно проговорил Отис. — Кларисса, твоя меланхолия оказалась заразительной...

   — Для печали есть причины, — оборвал его государь. — Мы только что получили дурные вести.

   Я вскинула голову, прямо посмотрев на Римерия. Пальцы сжались так сильно, что ногти впились в кожу.

   — Кларисса, дорогая, — тихо сказала Аделина. — Тебе стоит присесть.

   — Что… что-то случилось? — мой голос дрожал.

   — Сядь, — мягко проговорил Римерий.

   Я медленно подошла к своему месту и покорно села. Отис, мгновенно потерявший всю легкость настроения, подошел к государю:

   — Так что за вести?..

   — Посланец сообщил, что родители Клариссы пропали, — Подала голос Аделина. — Дорогая, нам очень жаль. Вчера они не вернулись с приема домой, и до сих не поступало никаких новостей…

   Я слышала слова девушки, но их смысл не желал до меня доходить. Горло полностью пересохло. Рука потянулась к стоящему рядом бокалу и тут же одернулась, когда я вспомнила, что в нем вино.

   — Я… я хотела бы побыть у себя, — выдавила, охрипнув.

   Государь кивнул, и я встала, чуть шатаясь. Тело лихорадило.

   Отис сделал шаг, чтобы последовать за мной, но я жестом его остановила. Меньше всего я хотела слушать чужие сожаления, и мне было не по себе при мысли, что он увидит меня такой.

   По коридорам летела, с трудом разбирая дорогу. Распахнула дверь покоев, и едва не сбила с ног Анни. Она сжимала в руках полотенце, видимо, планируя спуститься к баням.

   — Клэр?..

   Я промчалась мимо, кидаясь к шкатулкам. Их деревянные крышки звонко захлопали, пока я пыталась вспомнить, в какой из них лежит искомое.

   Анни плотно закрыла комнату и отложила в сторону полотенце.

   — Что случилось?..

   — Сейчас…

   Распахнула очередную шкатулку и увидела ровный ряд пузырьков. Быстро провела пальцем по надписям и вытащила один из них. Открыла и выпила эликсир залпом, морщась от противного привкуса.

   — Не хочу впасть в истерику, — ответила на немой вопрос друидки. — Надоело лить слезы, когда надо быстро принимать взвешенные решения. Смесь успокоительной травы с тоником приведут в чувства...

   — С ума сошла… — пробормотала Анни. — Это же вредно для сердца…

   — Плевать на сердце. Мои родители пропали, — перебила я.

   Рухнула на кушетку и закрыла лицо руками. Глаза больше не щипало, лихорадка постепенно отступала. Рассудок, затуманенный ужасом, очищался от раздирающей паники и боли.