— Теперь они, наверное, до утра на заимке останутся, — вздохнула Маша и посмотрела на часы. О господи, за суматохой она и не заметила, как пролетело время, и до свидания с Митей осталось менее получаса, а буря и не думала стихать.

Лукерья заметила ее взгляд, озабоченно глянула на окно, потом на Машу и поджала сердито губы:

— Даже и не думайте, Мария Александровна, в такую непогодь к острогу идти. Смоет вас водицей или, того хуже, ветром исхлещет, он сегодня словно с цепи сорвался, потому ходу все равно не даст.

— Но что же делать? — Маша нервно заходила по комнате. — Митя ждет меня. Да и обед я для него приготовила сегодня как никогда удачный, — она посмотрела на корзины, стоящие на лавке под окном, — хотя мне их все равно одной не унести.

— Да что, Дмитрий Владимирович не понимает, что по такому ливню вам ни в коем разе не пройти? — всплеснула руками Лукерья. — И не казните себя, Мария Александровна, не ваша это вина, что буря поднялась. Да и начальство небось навстречу вам пойдет: позволит перенести свидание на завтра.

— Дай-то Бог! — Маша устало опустилась на лавку рядом с корзинами, положила руки на колени и, повернувшись к окну, вновь прислушалась. Пет, не утихомирилась буря, по-прежнему лютует ветер, и все так же полощет дождь, правда, молнии стали сверкать реже, и гром уже не рыкает сердито, а покойно ворчит вдалеке от поселка.

Лукерья поставила самовар и принялась накрывать на стол: уже подоспело время ужина, а они, оказывается, даже пообедать в суете и хлопотах позабыли.

Внезапно во дворе залилась тревожным лаем Хватайка.

Лукерья насторожилась:

— Кажись, приехал кто? — Она отвела край платка, чтобы освободить ухо, прислушалась и быстрым шагом направилась к двери.

Маша поспешила за ней, не понимая, кто это решился в такую непогоду нагрянуть к ней с визитом. Понятно, это не Антон и тем более не Прасковья Тихоновна, иначе собачонка не заливалась бы лаем, а, поскуливая от радости, просто бросилась бы к воротам, вертя мокрым хвостом.

Сердце ее замерло. Кузевановых она ждала только на следующей неделе, поэтому чей-то неожиданный визит, предпринятый невзирая на непогоду, вполне мог принести очередные неприятности. Неужели что-то случилось с Митей?

Она в волнении сжала кулаки с такой силой, что Ногти впились и ладони. Маша не беспокоилась об Антоне и Прасковье Тихоновне, знала, что у них хватит ума переждать бурю на заимке, но с Митей в любую секунду могло произойти несчастье, будь то обвал на руднике, или внезапно свалившийся камень, или удар молнии. На прошлой неделе так погибли двое каторжных из уголовников, застигнутые грозой на переходе от рудника к острогу.

Сегодня гроза началась, если судить по времени, уже после возвращения каторжников с работ, но молния могла попасть и в острог, вызвать, к примеру, пожар… Маша зажмурилась от ужаса, представив на мгновение, как огромные языки пламени лижут деревянные стены, а темные фигурки людей мечутся в охваченном огнем каземате, задыхаясь от дыма, без всякой надежды на спасение…

— Барыня, Мария Александровна, — ворвался в ее сознание голос Лукерьи и отвлек от кошмарной картины, нарисованной воображением. — Гость тут до вас! Говорит, из самого Петербургу…

За спиной Лукерьи виднелась высокая, без сомнения, мужская фигура в темном мокром плаще. Человек откинул с головы капюшон. Маша сквозь сумрак, затопивший избу, вгляделась в его лицо и, тихо ахнув от изумления, отступила на шаг назад. Перед ней стоял не кто иной, как его сиятельство граф Лобанов собственной персоной.

Граф должным образом оценил ее удивление, усмехнулся с очевидным ехидством, но тут же его лицо вновь приняло серьезное выражение. Он сиял с себя плащ, бросил его на руки Лукерье и шагнул навстречу Маше. Склонив голову в легком поклоне, Лобанов приложился губами к ее руке. Маша, оцепенев от неожиданности, молча проследила, как граф опять отступил от нее на шаг и вновь поклонился:

— С великой радостью приветствую вас, Мария Александровна, в этой богом забытой глухомани. — Лобанов обвел глазами избу, остановился взглядом на ее лице, потом повел им вниз, охватывая всю ее фигуру разом, и тут же вернулся к Машинному лицу. Тонкие губы графа скривила едва заметная улыбка, и он произнес почти игриво:

— Для жены ссыльнокаторжного вы, та снеге, смотритесь очень и очень неплохо и, бесспорно, весьма очаровательно и соблазнительно!

Удивительно, но эти слова привели Машу в чувство. Она смело взглянула в насмешливые глаза неожиданного визитера и холодно улыбнулась:

— Никак не думала, паше сиятельство, что вы снизойдете до общения с женой ссыльнокаторжного. Признаюсь, ваш приезд был для меня полной неожиданностью. Притом я очень удивлена тем, что вы пренебрегли дурной погодой и решились нанести визит женщине, лишенной каких-либо прав и несвободной так же, как ч ее муж.

Граф скептически усмехнулся, опять окинул ее быстрым взглядом, прошел к окну, сиял и бросил на стол перчатки и опустился на лавку, на которой перед этим сидела Маша. Заметив, что она продолжает стоять, приглашающим жестом показал на место рядом с собой.

Маша с язвительной усмешкой посмотрела на него:

— Простите, ваше сиятельство, но мне не дозволяется сидеть в вашем присутствии!

— Ради бога, Мария Александровна, я все понимаю, только не надо изображать из себя жертву! — устало молвил Лобанов. — Я в Терзе с самого утра и уже достаточно наслышан о вашей, так сказать, полной лишений жизни среди сибирских просторов. И о свадьбе уведомлен, и о ваших добрых взаимоотношениях с Мордвиновым…

— Константин Сергеевич ни в чем не отступает от правил, но он справедлив и милосерден! — перебила графа Маша.

— Да-да, вполне с вами согласен. — Лобанов задумчиво посмотрел на Машу. — Весьма справедлив и милосерден, особенно с такой красивой женщиной, как вы, Мария Александровна. — Он поднялся на ноги, несколько раз качнулся с пятки на носок. — Должен вам сказать, mа chеre, вы действительно и против моих ожиданий выглядите сейчас несравнимо лучше, чем во время нашей последней встречи в Петербурге. Да, кстати, у меня к вам письмо от Гагариновых…

— Простите, ваше сиятельство, но я не имею права получать письма без ведома коменданта…

— Да бросьте, chere amie, дурить мне мозги. — Граф лениво усмехнулся. — Зная вашу настойчивость и изворотливость, склонен думать, что вам известно не менее дюжины способов, как обвести Мордвинова вокруг пальца. И дружба ваша с купцами Кузевановыми, полагаю, затеяна не только для того, чтобы исправно получать от них провизию и книги, которые вы заказали для своего дорогого Мити. — Он положил на стол концерт и припечатал его ладонью. — Получите письмо — и можете ничего не опасаться. Я как-никак лицо тоже официальное, да и чином ниже, чем ваш Мордвинов.

Маша протянула руку к конверту, но Лобанов перехватил ее за запястье и с сплои притянул к себе:

— Сколько бы вы, та Бонне, ни изображали из себя святую простоту, обмануть меня нам не удастся. — Двумя пальцами он приподнял ее подбородок. Губы его перестали кривиться в улыбке, а взгляд стал жестким и даже слегка презрительным. — Ваши хорошенькие глазки смотрят так по-детски невинно и кротко, что я поначалу даже усомнился, так ли уж верны слухи, которые упорно ходят в Петербурге вокруг вашего имени… — Лобанов внезапно отпустил ее руку и подтолкнул к лавке. — Садитесь, сударыня, и будьте добры выслушать меня внимательно.