еще немного прогуляемся. Мы же шли до библиотеки, давай там и сядем на автобус.

Мы продолжили наш путь.

– Шандор, скольких учеников ты набрал?

– Вместе с тобой пятеро.

– И кто эти люди?

– Обычные люди. Тем, кому интересно это ремесло.

– Я не об этом. Это мужчины или женщины? Или те и другие?

Я ощутила румянец на своих щеках. Этот вопрос не давал мне покоя с начала занятия, едва руки Шандора коснулись моих. Я испытала необыкновенный трепет, и на первых минутах обучения мало, что усваивала и не могла сосредоточиться. Мне пришлось собрать все усилия, чтобы вникнуть в процесс и отвлечься от мыслей о значимости этих касаний. Под конец я словно и не ощущала их. Но сейчас подсознательно все еще чувствовала его прикосновения на своих руках. Если обучение гончарному искусству даст мне возможность тактильного контакта с Шандором, я готова посвятить этому не только полгода, но и целый год.

– Я набрал только мужчин. Пару парней и двоих мужчин старшего возраста.

– Почему ты решился на этот шаг со мной? Это же против твоих обычаев.

Я украдкой поглядывала на него, пытаясь увидев хоть каплю волнения на его лице.

– В этом деле главное абстрагироваться от… предрассудков. Сосредоточиться на самом процессе.

– Как гинекологу?

– Сильное сравнение, – смутился Шандор.

Мне кажется, я еще больше залилась краской, потому что ощущала, как мои щеки горят. Бог мой, Лиза, как такое сопоставление пришло тебе в голову? Это же… пошло!

– Прости, случайно сорвалось.

Потом мы поговорили про мои увлечения. Шандор хотел знать, чем я занимаюсь или занималась в детстве в свободное время. Кроме танцев, о которых ему уже известно. Я рассказала ему, что в детстве и юности посещала много разных кружков. Даже учила французский язык, но интерес к нему быстро пропал, и я забросила его еще на первом году обучения. Самыми запоминающимися стали кружки по рисованию, танцам и плаванию. Но ни в одном из своих детских увлечений своего призвания я не увидела, зато получила полезные для себя навыки.

Шандор не имел возможности посещать какие-либо кружки в детстве. Просто потому, что на селе не было никаких творческих заведений. Но он дал высокую оценку школе, в которой учился, и ее преподавателям. Не считая глубокого изучения истории (которое проходило у него еще и факультативом), в ней он получил отличные знания не только по русскому, но и по английскому языку, и имел по этим дисциплинам пятерки. Он в принципе окончил школу только с двумя четверками – по физике и химии, но признался, что скорее обязан этим четверкам своим отличием по гуманитарным предметам, нежели реальным знаниям. Учителя по физике и химии просто закрывали глаза на его пробелы в их предметах, зная, какие заслуги у него по иным дисциплинам.

Я снова спросила у Шандора, не изменились ли у него планы касательно аспирантуры. Имеющихся у него знаний достаточно, чтобы поступить в нее без проблем. Не говоря уже о красном дипломе, на который он идет.

– Ты знаешь, какая обстановка у меня дома, об аспирантуре не может быть и речи.

– А если заочно? Неужели тебе не жаль похоронить свои таланты в сельской школе? Ради чего тогда все это – конференции, печать в научных изданиях? И потом, как ты собираешься миновать армию?

Шандор усмехнулся.

– Боюсь, что на заочном отделении я тоже этого не миную.

– Ты хочешь пойти служить? Похвально, конечно, но тогда тебе тоже придется оставить свою жену на два года, чем это лучше аспирантуры?

– Лизавета, мне хватает Дмитрия Сергеевича, который давит на меня. Пожалуйста, не нужно об этом. А с армией я что-нибудь придумаю.

– Хочешь, я попрошу отца, он по своим каналам сделает тебе справку…

– Лизавета! Ничего не надо! Я сам со всем разберусь!

Слобода сказал это резко и жестко, и его тон меня задел. Я только хотела помочь, зачем он так со мной?

Я пошла быстрее, понуро опустив голову. Заметив на белой блузке следы от глины, которые уже подсохли, я попыталась их затереть. След все равно остался.

– Лизавета, прости. Я не люблю, когда за меня что-то решают, – догнав меня, сказал Шандор.

– Разумеется, я же просто женщина.

Он на это ничего не ответил. Какое-то время мы шли молча. Затем Шандор заметил павильон с мороженым и предложил купить его.

– Но только в бумажном стаканчике, – выдавливая из себя улыбку, напомнила я.

К сожалению, такая предосторожность не помогла. Я все равно выпачкалась. Этот инцидент нас рассмешил, и напряжение между нами спало. К счастью, в этот раз у меня имелся с собой платок. Тот самый, что подарил Шандор. Я вытерла подтеки, и мы отправились дальше. Скользких тем больше не касались.

– А чем еще кроме истории ты увлекался в детстве или юности? – спросила я.

– Я любил, да и сейчас люблю, читать стихи.

– О! Я тоже предпочитаю стихи. Чья поэзия тебя больше вдохновляет?

– Лермонтов, Пушкин, Есенин, Фет… Этот список бесконечен. Но больше всего я люблю Лермонтова. Я не раз перечитывал по памяти его строки, сидя около реки у себя в селе.

– Можешь что-нибудь воспроизвести сейчас?

И Шандор стать читать «Бородино». Я решила, что это будет отрывок, но он прочитал его полностью. И я обнаружила в нем еще одно потрясающее качество – умение декламировать стихи. Я прониклась его прочтением и захотела послушать еще какие-нибудь строки из Лермонтова. И тогда он зачитал стихотворение о Наполеоне Бонапарте. Оно тоже было длинным, но Шандор ни разу не сбился и не забыл слов. Я слушала его как завороженная, появилось ощущение, что он сам был свидетелем действия, описываемого в поэтическом произведении, настолько проникновенно звучали его слова.

Если бы мама могла его сейчас услышать! Ей как учителю литературы такое прочтение пришлось бы по душе. Я до сих пор помнила, как она в школьные годы требовала от меня чтение стихов именно в такой интонации и с такой же отдачей. Может быть, когда-нибудь он прочитает что-нибудь для нее?

Неспешно мы дошли до места назначения. Эта территория навсегда останется для меня знаковой. Библиотека, Екатерининский сквер, кафе «Вареник». Места, с которых начинались наши отношения. Как бы ни сложилась наша судьба, я всегда буду вспоминать их с волнением и любовью.

И как мне ни хотелось, чтобы Шандор проводил меня до дома, я стала настаивать, что здесь нам надо расстаться. Мы стояли на остановке, когда он пояснил причину своего рвения:

– Я переживаю за тебя, потому и хотел доставить до дома.

– Шандор!