Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не услышал в твоем повествовании ни слова о Марке, – подытожил он, когда я закончила вещать о событиях своего лета.
– Мы мало виделись. Была пора отпусков и ему приходилось работать за троих. А выходные проводил на даче с матерью.
– Ты ездила к бабушке одна?
– Да. Я же не маленькая.
– У тебя была травма головы. Я думал, тебя кто-то сопровождал.
– Как-то не сложилось. А как прошло твое лето? – сменила я тему.
Он поведал, что много помогал отцу и брату с лошадьми, на прочие занятия практически не оставалось времени. Обнаружил в себе задатки переговорщика, когда договаривался о продаже гнедых. Сделка прошла удачно, и семья оказалась в большом наваре. Получил похвалу от отца, что случалось не часто. Тот сразу решил использовать такой успех в свою пользу, предложив Шандору бросать глупости с учебой и заниматься семейными делами.
– Недолго длилась его гордость за сына, после замечания про учебу мы снова поссорились. Он никогда не примет мой выбор. Как бы я не старался быть лучшим здесь, там я остаюсь глупцом и бездельником.
Я слышала горечь в голосе Шандора, чувствовала необходимость что-то сказать в поддержку, но не могла подобрать нужных слов.
– Ему не нравятся перемены, которые он видит во мне. Винит в этом город и русских, что делают меня хуже.
– Что ты имеешь в виду?
– Я привык общаться с тобой на равных, и дома позволил себе такую же свободу. Садился с женщинами за один стол, вступал с ними в беседы. Пытался установить контакт с Радой.
– С твоей… невестой?
– Да. Я встретил ее на улице, она шла с магазина, я предложил ей помочь донести пакеты, хотел с ней лучше познакомиться. Она дико смутилась, слова вымолвить не могла. Хотя я слышал, что на вокзале с русскими она ведет себя довольно раскрепощено. А у нас диалог не удался. Я задавал ей вопросы, она односложно отвечала. Иногда мне казалось, что она не понимает, о чем я ее спрашиваю. В нашем поселке трудно остаться незамеченным. Об этой встрече донесли отцу. Мои попытки к сближению с будущей женой не могли не порадовать его. В рамках дозволенного, разумеется. Но мое стремление к беседам с женой моего брата отец воспринял в штыки. А когда я вернулся домой, это казалось таким естественным.
– Ты порождаешь во мне чувство вины, – призналась я, но в глубине душе радовалась таким переменам. Он становился «русским». И надеялась, что наше дальнейшее общение приведет к тому, что он не захочет возвращаться домой, где его не ценят так, как здесь.
– Я бы не стал искать здесь виноватых. Прежде мне не доводилось плотно общаться с русскими, и я неукоснительно следовал обычаям нашей семьи. Ты внесла перемены в мою жизнь, но ты не сделала меня хуже. И в этом разница между тем, что говорит отец, и тем, что чувствую я. Ты понимаешь меня?
– Думаю, да. Общение с женщинами и пребывание с ними за одним столом перестало быть для тебя скверным.
– Именно так. Когда я попросил свою мать посидеть со мной и поговорить, мне кажется, сердце ее переполнилось такой радостью. В чем здесь грех?
– О чем вы говорили? – и тут же поправилась: – Если это не секрет.
– О моей жизни здесь. Она тоже заметила, что я изменился, но в отличие от отца, эти перемены ее не огорчают. Жаль, что женское слово ничего не стоит в цыганском таборе. Иначе бы у меня был надежный защитник.
Жаль? Он правда об этом сожалеет? Да он на самом деле изменился!
– Как зовут твою маму?
Не зная этой женщины, я прониклась к ней симпатией.
– Какое имя тебя интересует? Ты же знаешь, у нас много имен.
– Цыганское.
– Джофранка. Это означает свободолюбивая, свободная.
– Красивое имя. Оно соответствует ее характеру?
– Пожалуй, да. Кстати, мы пришли.
Я оторопела и огляделась. Мы не прошли до библиотеки и полпути. Может быть, у меня что-то с головой и я не узнаю этого места. Я выразила недоумение вслух.
– Я не сказал, что мы идем в библиотеку. Мы шли по направлению к ней. И вот мы у цели.
Он указал на небольшое двухэтажное здание справа от нас. Никакой вывески, указывающей на то, куда мы пришли. Возможно, раньше здесь находилась контора какого-нибудь предприятия, или даже детский сад. Но в девяностые годы многие производства пришли в упадок и обанкротились, а некоторые детские сады закрылись, и эти помещения прибрали к рукам «новые русские». Сейчас их сдают в аренду, и частные предприниматели открывают в них офисы.
Около входа Шандор остановился и призвал к этому меня.
– Лизавета, я обещал тебе подарок. Он здесь.
Я вошла первая. На входе меня встретил коридор с несколькими дверями по обе стороны. Стены выкрашены голубой краской, между дверями можно встретить доски с объявлениями и рекламой, в одном месте висела картина под стеклом. Шандор указал, куда двигаться дальше. Мы повернули направо и прошли до второй двери. Здесь я увидела вывеску. «Гончарная мастерская». Я удивленно посмотрела на Шандора.
– Я должен объяснить, пока мы не вошли. Ты хотела научиться гончарному ремеслу. В условиях квартиры это невозможно, потому что гончарные изделия требуют обжига, а домашняя духовка с такой функцией справиться не может, у нее низкий температурный режим. В ней можно только слегка подсушить изделие, но керамикой оно становится после длительного обжига при более высоких температурах, в специальных печах. В этой мастерской можно и делать изделие, и обжигать его.
В пустом коридоре голос Шандора звучал громко и отчетливо, и мне казалось, его слышали даже за дверью.
– Сюда может прийти любой желающий?
– В принципе да. Это обучающий центр.
– Ты здесь в качестве кого?
– Я обещал сам тебя обучить этому ремеслу, и я устроился сюда работать. Мастером.
– И тебя взяли без всяких «корочек», дипломов и сертификатов?
– Мои навыки проверили, их нашли удовлетворительными. Поэтому меня взяли. Мне дали несколько учеников. В силу своей загруженности я не могу уделять этому много времени. Но три раза в неделю могу позволить себе поработать здесь пару часов. И если тебе не претить мысль быть ученицей недипломированного специалиста, я готов к твоему обучению.
– Я должна буду оплатить обучение?
– Нет, это же подарок. По