Екатерина Сергеевна, но в этот раз она изменила своей тактике.

Она называла фамилию и имя и поднимала глаза, словно хотела кроме ответа еще и лично убедиться, что не один и тот же человек ей отвечает: «Здесь». Но скоро я заметила, что она поднимала глаза только на женские имена. Что было очень странно и не похоже на нее. Особенно долго (или мне так показалось?) она задержала взгляд на мне, произнеся мою фамилию и имя. Уголки ее губ чуть дрогнули вверх. Как будто бы в усмешке. А перед моим взором она снова в полотенце и с неприкрытым задом.

Я бросила взгляд через плечо на Шандора. Он сидел на последней парте в ряду у окна, откинувшись на лавке, и смотрел в свою тетрадь. Он поднял глаза только, когда Лисицкая произнесла его имя, ответил ей, но затем тут же их опустил. Есть ли что-нибудь между ними сейчас? Спит ли он с ней? Я знала, что больше не смогу об этом у него спросить. Да и что даст мне ответ? Он мужчина, и ему нужно удовлетворять свои мужские потребности. Не более того.

Но все равно во мне все клокотало. Он касался ее, пусть даже для удовлетворения своих низменных инстинктов, и я никак не могла отделаться от чувства, что в этом у нее передо мной преимущество. Наверное, потому что я глупая и где-то глубоко внутри мечтаю быть на ее месте. Хотя и понимаю, что мне этого мало. Мне нужно не только его тело, мне нужно его сердце, его душа. Но в том, как она на меня смотрела я видела ее издевку, ее превосходство, и невольно это меня задевало.

Закончив со списком, Лисицкая приступила к опросу по заданной теме. Нам была начитана лекция, и предстояло по ней подготовиться к семинару. Она задала вопрос и спросила, есть ли желающие на него ответить. Поднятая рука Слободы вызвала ее ухмылку, но она не дала ему возможность проявить себя во всей красе.

– Кто-нибудь кроме Слободы желает блеснуть знаниями?

Большая часть аудитории опустила глаза и слилась с лавками. Я хоть и не опускала глаза, но на Лисицкую не смотрела.

– Хорошо, тогда пойду по списку… Костолевская Елизавета, будьте любезны.

Странно, что список начался с середины алфавита, но ее выбор меня не удивил. С самого начала семинара все к этому и шло. История России не тот предмет, который мог меня напугать и вызвать волнение. Я знала его достаточно хорошо, и легко дала ответ на ее вопрос. Она задала дополнительные, и вновь получила исчерпывающие ответы. Я вдруг ощутила дикое желание улыбнуться или даже рассмеяться, и только усилием воли я сдержала свои эмоции. И тут она сделала неожиданный выпад – задала вопрос из другой эпохи по материалу прошлого или даже позапрошлого года, и это вызвало удивление не только у меня, но и у остальной аудитории.

– А разве этот вопрос имеет отношение к текущей теме? – услышала я голос Дениса позади себя.

– А разве вы должны владеть только текущим материалом? – парировала она. – Вы историки, у вас, о чем не спроси, ответ должен быть по каждому вопросу. Хоть по Древней Руси, хоть по Новейшему времени… Костолевская, ответ будет или вы не готовы?

– Будет.

И я легко продемонстрировала ей владение материалом прошлых лет.

– Отлично, – сквозь зубы сказала Лисицкая, – садитесь.

Чем я ей не угодила? Я стала свидетелем того, что она хотела бы скрыть? За это она пыталась поквитаться со мной? К счастью, у нее ничего не вышло, но я подозревала, сдача экзамена, если его будет принимать она, окажется нелегкой. Полагаю, мне нужно повторить весь курс истории России, чтобы получить как минимум «хорошо».

Остальных она спрашивала не так пристрастно, но явно была не в духе и некоторым занизила оценки. Всех несогласных с результатом она просила подготовиться к следующему занятию основательнее, и она закроет тройки более высоким баллом. Среди попавших под горячую руку оказался Денис, и я с горечью признавалась себе, что он попал под раздачу из-за меня.

После семинара у меня осталось гадкое чувство вины перед остальными ребятами, и с этим ощущением я прожила весь остаток дня. Шандор похвалил меня за отличный результат и при этом ни одним мускулом лица не выдал, что понимает, чем вызвана эта атака вопросами по курсу истории двух веков. А может я необъективно оценила обстановку и на самом деле не произошло ничего из ряда вон выходящего? Может, нет ничего ненормального в том, как проходил опрос? Ведь Лисицкая права, мы должны владеть всем материалом, и не забывать его, окончив один курс и перейдя на другой. И Шандор тоже не увидел скрытых мотивов Екатерины Сергеевны.

Но, Господи, прости, я больше никогда не смогу относиться к Лисицкой объективно, и в любом ее жесте и слове буду видеть выпад против себя. Только чем я это заслужила? Я Шандору лишь друг. И она наверняка об этом знает.

Так и потекли наши студенческие дни. Каждый день вместе, каждый день рядом. Даже в субботу. Вместе готовились к семинарам, вместе ходили в библиотеку, вместе совершали культурный выход «в свет». Пару раз в месяц посещали выставку или музей. Часто бывали на «Арбате» и изучали картины местных художников. Шандор помогал мне разобраться в стилях их живописи, а там, где затруднялся, на выручку нам приходили сами авторы выставленных полотен, беседы с ними открывали неизвестные мне тайны мира искусства. И жизнь заиграла для меня новыми красками.

Больше всего я полюбила субботу, а именно занятия в мастерской. С каждым разом у меня выходило все лучше. От простой миски и тарелки, мы с Шандором перешли к чашке, затем небольшому сосуду без ручки, отрабатывали технику на них. Со временем Шандор стал реже прикладываться к моим рукам, позволяя работать самостоятельно. Но его зоркий взгляд не пропускал ни одной погрешности. Он приходил на помощь всякий раз, как чувствовал, что я начинаю делать ошибки и спешил поправить меня. Благодаря ему ни одна работа не потребовала исправления или переделки. Правда, сам Шандор в этом усматривал мои личные успехи, а не свое участие.

Посуду после обжига я забирала домой, хвасталась ими родителям. Отец хвалил и поощрял меня, мама относилась к ним сдержанно. Ее больше интересовало, кто тот человек, что приобщил меня к этому неженскому делу. Я с ней не соглашалась, говорила, что среди учеников много женщин и им, как мне, под силу справиться с гончарным кругом. Я