Обратимся, наконец, к анализу того, как именно сцена, добавленная незадолго до публикации, повлияла на кристаллизацию сюжета, в котором Анна оставляет Каренина, не разведясь с ним законно. Рукопись 39 в ее нынешнем виде сохранила правку повествования о чуть не убившем себя Вронском до момента выздоровления и возвращения чувства собственного достоинства: «Он мог спокойно думать теперь об Алексее Александровиче. Он признавал все великодушие его и не чувствовал более себя униженным»[793]. Дав герою пройти через испытание, надо было согласовать с поворотом в сюжете самый финал Части 4. Эту спешную работу Толстой проделывает, возвращаясь в рукопись 38, чьи последние листы, откуда «отпочковался» автограф о попытке самоубийства, как бы уступили свежему материалу о Вронском очередь переноса в 39‐ю и ожидали своей доли правки уже с учетом новеллы (см. ил. 5). Сохранилось эпистолярное свидетельство С. А. Толстой о том, что уже на исходе второй декады марта 1876 года, пропустив и срок, и отсрочку отправки в типографию, автор самозабвенно корпел над порцией глав АК для номера этого месяца: «Январская книга не очень хороша, но февральская, по-моему, чудесна; а теперь Левочка не разгибаясь сидит над мартовской книгой, и все не готово. Впрочем, скоро будет готово; Катков закидал телеграммами и письмами»[794]. В те-то самые дни или несколько раньше текст рукописи 38 о Вронском, жаждущем после шести бездеятельных недель увидеть Анну хотя бы раз перед отъездом, принимает в себя «нового» Вронского — чающего того же после пережитого смертельного риска:

<Тут брат ему> Серпуховской придумал ему <отправку> назначение в Ташкент, и <он согласился> Вронский с радостью ухватился за эту мысль. Но чем ближе подходило время отъезда, тем <больше воспоминания прошедшего разжигали в нем страсть к ней> тяжелее становилась ему та жертва, которую он приносил тому, что он считал должным. Он уже выезж Рана его зажила и он уже выезжал, делая приготовления для отъезда в Ташкент. «Один раз увидать ее и потом зарыться, умереть», — думал он и высказал эту мысль Бетси. С этим посольством Бетси ездила к Анне и прислала ему отрицательный ответ. «Тем и лучше, — подумал Вронский, получив это известие. — Это была слабость, которая погубила бы мои последние силы». Но на другой день сама Бетси утром приехала к нему и объявила, что Алексей Александрович дает развод и что Анна ждет его[795].

Этот Вронский нов и тем, что его назначение в Ташкент исходит уже не от брата, а от Серпуховского. (И Серпуховской — в числе тех немногих, кто навещает выздоравливающего Вронского согласно первой редакции этой главы и кого — во всех вариантах сцены — Вронский вспоминает как коррелят своих служебных амбиций, когда перед выстрелом обегает мыслью свою жизнь «вне <…> любви к Анне» [392/4:18][796].) Эта замена, тесно связанная с другими правками в разбираемом сегменте рукописи, — еще один датирующий признак, указывающий на январь 1876 года как terminus post quem для решающей ревизии финала Части 4. В конце 1875‐го Серпуховской впервые появляется в черновиках не намечавшихся ранее глав Части 3, чтобы вскоре же, в январе 1876 года, возникнуть в печатном тексте на страницах «Русского вестника». Благодаря фигуре Серпуховского, с ее ориентальной аурой, почти случайная «отправка» в Ташкент обретает смысл испытания миссией, «лестного и опасного назначения», которое даже доставляет «радость» тоскующему Вронскому[797] (в ОТ эта нота слегка умерена: «…Вронский без малейшего колебания согласился на это предложение» [408/4:23][798]). Забота молодого генерала о друге, которого чуть не погубила любовная страсть, — лейтмотив их разговора после скачек — логично проявляется в устройстве тому назначения, сколь увлекательного, столь и карьерно выгодного. Но соответственно возрастает и цена отказа от такого продвижения по службе…

Наконец, во фразе, вписанной в ходе правки на последних страницах рукописи 38, у Вронского зажила рана, тогда как в предшествующих редакциях — рукописи 71 и верхнего слоя рукописи 39 — он наносит себе два ранения. Эта формулировка отразила сам момент смещения от варианта с двумя выстрелами и одной опасной, другой легкой ранами — к ОТ, где задача ангела-хранителя упрощена тем, что Вронскому не удается выстрелить во второй раз, хотя и единственный произведенный выстрел ставит жизнь под угрозу.

Вся эта работа по инкорпорированию целой вновь написанной сцены с Вронским обрамлена в рукописях 38 и 39 добавлением и/или правкой (осуществленными, несомненно, в те же дни или недели конца зимы — начала весны 1876 года) двух пассажей, прямо касающихся проблемы развода Карениных. Первый из них резюмировал в верхнем слое рукописи 38‐й главу, где Стива вытягивает из Каренина согласие на развод, и непосредственно предшествовал переходу нарратива ко Вронскому. А именно: Толстой, переработав беседу Стивы и Каренина по тексту копии, вписывает между строк новый вариант итога усилий Стивы (более детальный транскрипт см. выше на с. 373–374):

Дело о разводе было поручено адвокату. Алексей Александрович со дня своего объяснения с шурином не входил более в комнату своей жены и решился ехать на ревизию с тем, что[бы] во время его отсутствия Анна могла выехать из занимаемого им дома[799].

Перебеленный — очень скоро после вписывания в 38‐й — в рукописи 39, этот фрагмент немедленно подвергается дальнейшей правке:

<Дело о разводе было поручено адвокату.> Алексей Александрович с этого дня не входил более в комнату своей жены и решился ехать к инородцам предпринять поездку для наблюдения на месте дела орошения полей Зарайской губернии, о котором он составил подробный проект. Было решено, что во время его отсутствия Анна переедет на новую квартиру[800].

В вычеркивании первого, столь значимого, предложения можно усмотреть уже вызревавшее или почти назревшее намерение автора отказаться от той — восходящей к ПЗР — модальности сюжета, где развод Анны с Карениным происходит. И все-таки последующая правка подыскивает убедительный вариант командировки Каренина, а связь темы развода с мотивом дальней служебной поездки (пусть даже прерываемой) была на том этапе создания романа обозначена в некоторых предшествующих черновиках и в опубликованном совсем незадолго до того начале Части 4. Именно там, еще не простивший жену и не примирившийся со своим уделом, Каренин, решившись начать процедуру развода, отправился было «к инородцам» (где он инспектировал бы результаты деятельности и своего, и чужого ведомства и встречался бы с людьми из совершенно иного мира), по пути успел принять их депутацию в Москве, но должен был вернуться в Петербург, получив телеграмму о родах и болезни Анны (356/4:8; 385/4:17). Когда вскоре —