Гул стих, раздался птичий крик — знак Четери, — и Тротт снова бросился вперед.

Принцесса то и дело задремывала, всего на несколько минут — когда она открывала глаза, солнце почти не двигалось с места. Ее больше не тошнило, но жар тела в одно из пробуждений дошел до такой степени, что на шее лорда Макса, там, где она обнимала его, появился красный отпечаток ее ладоней — словно ожог. После четвертого или пятого пробуждения ее начала колотить дрожь, пот полился ручьем, и Алина стала стремительно остывать. Мокрая одежда липла к телу. Тротт так и бежал с ней на руках, но движения его заметно замедлились. Гул раньяров раздавался где-то поодаль.

— Я понесу, — услышала она через какое-то время голос Четери. — Тебе нужно отдохнуть хоть немного. Немного, Макс.

— Ты прав, — раздался сквозь дрему ответ Тротта. Ее передали с рук на руки, и гонка продолжилась.

В следующий раз Алина очнулась оттого, что ее почти швырнули на землю, — и увидела, как на поляне шагах в тридцати от нее медленно валится с приземлившегося раньяра всадник с рогом в руках, в который он так и не успел подуть — из шеи у наемника торчал нож, а Четери метал второй.

Принцесса, лежа на боку, то глядела на свое крыло, разорванное пополам — между перьев виднелась красная подзажившая плоть и белый остов кости, — то словно во сне наблюдала, как Тротт убивает рванувших ему навстречу двух бойцов, а потом на пару с Четери уничтожает озверевшую от крови стрекозу, обрубая ей крылья, пронзая шейное сочленение. Как Тротт жадно глотает из фляги воду, глядя на нее, Алину, а затем подходит и берет ее на руки.

— Даже если нас не видели, раньяра обнаружат, — сказал он. — У нас есть несколько часов, чтобы оторваться.

После следующего пробуждения принцесса пошевелилась и попросила:

— Поставьте меня на землю, профессор. Я уже могу идти.

Она действительно чувствовала себя гораздо лучше. Да, болело крыло, но из тела полностью ушли слабость и онемение, и голова была свежей, без спутанности и мути последних часов.

— Конечно, — буркнул он, не останавливаясь. И выполнил ее просьбу очень нескоро — когда остановка действительно понадобилась, ибо выпитой воды было многовато.

Темнело. Разболелась голова. Было ощущение, что кто-то сдавливает ее ладонями. Но Алина, шагая вслед за Троттом, не жаловалась — не хватало еще, чтобы из-за нее шли медленнее.

— Впереди угодья лорха, — сообщил Четери, возникший между деревьями. — Похоже, мы вышли из мест обитания многоножек. Я не стал его трогать. И так наоставляли маяков для погони.

— Да и если обойти, а не убивать, будет быстрее, — согласился Тротт. — И наших преследователей он задержит, если таковые будут.

Алина, продираясь меж кустов, поморщилась — спину прострелило болью.

— Как ваше крыло? — тут же отреагировал профессор, подходя ближе. Коснулся перьев — и она поджала пострадавшую конечность к спине.

— Терпимо, лорд Макс.

Он нахмурился, но не успел ничего ответить — сквозь пение птиц впереди послышались знакомые щелчки, посвисты, и принцесса дернулась, хватаясь за нож.

— Похоже, паучишка не хочет нас упускать. Я схожу, посмотрю, что там, — подмигнул ей Четери. — Макс, подождите, пока я уведу его, и двигайтесь дальше. Я найду вас. Надо бы оставить для преследователей ложный маячок подальше отсюда. Идите сколько сможете, затем найдите убежище и ждите меня.

Он перепрыгнул через ручей и помчался туда, где вдалеке меж стволов видна была уже туша паука, спускающегося от паутины на землю.

Тротт присел у воды, чтобы наполнить флягу, а Алина обессиленно прислонилась к папоротнику, на секунду прикрыв глаза. Голову снова сдавило болью. В ушах звенело будто отголосками далекого разговора, на краю сознания слышался какой-то навязчивый зуд.

— Попейте еще, — попросил Тротт. Она открыла глаза — он протянул ей флягу, затем оглянулся туда, где Чет, заложив вираж почти перед носом паука, погнал его за собой в сторону. — Вы очень бледная. Не свалитесь в обморок? Сейчас нет времени лечить вам крыло.

— Я дотерплю до вечера, лорд Макс, — Алина поднесла флягу к губам.

— Придется, — сказал он сочувственно.

Она пила и пила — и напиться не могла. Голова болела по-прежнему, в ушах стихало жужжание, и Алине казалось, будто она отрывается от земли, хотя так же крепко стояла на ней. Принцесса даже склонилась, чтобы убедиться в этом, заодно оглядела исцарапанные колени и вздохнула, прикрепляя флягу обратно к поясу.

В голове вдруг зазвенело — будто лопнула струна, — и боль ушла. Стало так легко, что Алина покачнулась.

— Готовы? — спросил ее Тротт.

— Секунду, — она склонилась над ручьем, чтобы плеснуть воды себе в лицо, и затем сорвалась с места вслед за спутником.

Они бежали очень долго, обходя полянки вехентов и ловушки лорхов, всматриваясь в небо — не видно ли раньяров. Алина то и дело оглядывалась — сердце было неспокойно за Четери. Затем от усталости оглядываться перестала. Они шли весь остаток дня, и вечер, и полночи, не меньше — даже Тротт в конце концов начал спотыкаться, а Алина и вовсе брела, безразличная ко всему, голодная и вымотанная.

Наконец профессор остановился у огромного папоротника с узкой щелью у самых корней. Они кое-как протиснулись внутрь, в полость ствола, и рухнули на древесную перегородку. Алина стащила с себя сумки, оперлась спиной на стенку и закрыла глаза. Крыло дергало нещадно.

— Повернитесь чуть боком, — приказал Тротт, дотянувшись до ее спины. — И поешьте что-нибудь, пока есть возможность. Завтра ее может не быть.

Алина с неохотой — двигаться не хотелось — развязала сумку. Лорд Макс колдовал над ее крылом — под перьями растекался холодок, сломанную кость перестало дергать, боль отступала. Принцесса достала мягкую лепешку, плетеный туесок с сухими сырными шариками — их полагалось запивать водой. Сунула один в рот, повернула голову, потребовав:

— Откройте рот.

— Зачем это? — буркнул Тротт.

— Не мне одной надо есть, — ворчливо отрезала она, протягивая лепешку дрожащей от измотанности рукой. — Ну же, профессор!

Он устало покачал головой, но лепешку откусил. И сырный шарик взял из ее руки уже с легкой усмешкой. А когда Алина протянула пластину сухого мяса, перехватил ее запястье, отпуская крыло, взял мясо, коснувшись губами ее пальцев, — и отодвинулся.

— Я вполне способен