Мрак удивился:

— Почему? Разве ты не воин?

— Воин, воин, — ответил Ховрах торопливо. — Да не боюсь ясхватки, когда это схватка! Грудь в грудь, глаза в глаза. Моя беспримернаяотвага на его... крохотную. А эти сражения, да еще все и всегда почему-торешающие... Ведь и это решающее, верно?

— Точно, — подтвердил Мрак.

— Ну вот. А в любом решающем задавят, не успеешь пикнуть.Это свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я задыхаюсь, авсе такие потные, гадкие... А сейчас и вовсе лето, жара, мухи... Я ведь чегобольше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как всегда, мое мудроеспокойствие и благоразумие... Я ведь только с виду такой вот смирный, а насамом деле — зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех, кто встанет на пути!Сомну и растопчу. И вообще я в бою становлюсь одержимым богами. Убьют меня, я итогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику!

Он раскраснелся, взмахами показывал, как изничтожает врагов.Медея опасливо отодвинулась. Гонта весело оскалил зубы, подмигнул Мраку.

Уши Мрака подергивались, ловили звуки. Гонта подумал, что ондивится чутким ушам друга, как тот с великим удивлением смотрит на его руки, всамом деле длинные и сильные, способные обнять даже самую полную в миреженщину...

Чтобы отогнать непрошеные мысли, стал вслушиваться. У костранаспех разогревали мясо, а пока ждали, один из самых старых воинов перебиралструны на бандуре, нараспев рассказывал что-то такое, из-за его даже Мракостановился, слушал.

— Зерван, — услышал Гонта, — он и есть бог всего сущего...Он существовал всегда, даже когда не было ни звезд, ни воздуха, ни солнца.Тысячи лет он был в пустоте, скучал, томился, но сам был хоть и могучим, но...гм...

— Вроде Додона, — сказал кто-то со смешком. — Царствует, ноправят другие.

— Вот-вот, — продолжил старик. Струны запели печальнее, аголос возвысился: — и тогда страстно возжаждал, чтобы родился сын Ормазд,призванный сотворить нечто иное. Но сам же сомневался, слишком несбыточноезатеял, и от этих сомнений вместе с Ормаздом зародился и Ахриман. Зерван далслово... кому-кому, себе, конечно!.. передать власть над миром тому, ктородится первым. Ормазд уловил мысли Зервана и поделился ими с Ахриманом. Тотпоспешно разорвал чрево Зервана и вышел первым, к тому же еще и назвалсяОрмаздом. Зерван ужаснулся, сразу все поняв, но слово не воробей, и вынужденоуступил всю власть Ахриману... Правда, только на девять тысяч лет, а потомвласть должна перейти к Ормазду, которому предстоит все исправить, что натворилАхриман за те девять тысяч лет. И тогда Ахриман создал этот мир, в котором мыживем!

Он печально умолк. Струна еще вибрировала в густом воздухе,когда один молодой воин спросил с надеждой:

— Мне дед говорил, что мы все еще живем в царстве злаАхримана. Но, может быть, его власть за это время уже кончилась? И воцарилсяправедный Ормазд?

Старый воин ткнул его кулаком в бок:

— Пей, дурень. Даже, если воцарится, то, думаешь, за деньили год все исправит?

— Что напакостит один, — сказал другой, — там сто человекубирать будут. Ломать не строить!

А Ховрах, знающий и битый жизнью, рассмеялся:

— Дурень этот Ормазд, если ждет, что Ахриман уступит власть!Да еще после того, как девять тысяч лет укреплял, обзаводился сторонниками. Даи вы дурни, если верите! Миром правит Ахриман, он и будет править.

Их взоры обратились к Мраку, как зачинателю, а теперь ипредводителю похода. Тот проворчал:

— Ховрах прав, миром правит Чернобог, как бы в какой странене назывался. И добром власть не отдаст. А вы бы отдали? Но насчет того, что ибудет править, это еще надо посмотреть... Только вы, ребята, костры гасите.Пойдем сейчас — две трети уцелеют. Выступим утром — поляжет больше половины.Промедлим еще чуть — нас уничтожат всех.

Воины поспешно хватали с горячих камней ломти мяса, аженщины уже бросились к коням. Одна тут же помчалась к лагерю поляниц. Другиестояли в ожидании, их взгляды были обращены на Медею.

Царица подошла к Мраку вплотную. Он невольно смотрел ей влицо, потому что Медея смотрела неотрывно, ее губы подрагивали. Наконец онапроговорила негромко:

— Выступаем. Но я хочу, чтобы было кому нас вести.

Глаза ее стали холодными и жестокими. Она повелительнокивнула кому-то за спиной Мрака. Он ощутил неладное, начал оборачиваться. Тутже что-то холодное набросили сверху, на голову обрушился удар. В черепевзорвалось болью. Он зарычал, попытался схватить кого-то, но руки царапнуливоздух.

Он упал на колени, и последнее, что помнил, это десятки рук,что беспощадно вязали ремнями так туго, что вскоре должен умереть от застоякрови!

Перед тем как ступить в воду, женщины-волхвы трижды бросалитопор в воздух. Сообща всматривались в блики, и все три раза снова предсказалито же самое. Первый, кто ступит во владения Горного Волка с оружием, погибнет.Погибнет еще до захода солнца.

Поляницы поглядывали и на разбухший багровый шар, что ужекоснулся краем черной земли, медленно сползал, сплющиваясь от собственнойтяжести. Даже люди Гонты, отважные до дурости и бесшабашные до святости, мялисьи поглядывали друг на друга. Всегда готовые к смерти, сейчас бледнели. Дажеприсутствие женщин, перед которыми обычно выпячиваешь грудь и подтягиваешьживот, сейчас не действовало.

Ховрах с топором в руках вошел в воду, завопил исступленно:

— Так неужели мы отступим?

В воду входили все новые отряды поляниц, начали подталкиватьпередних. Ховрах посветлел лицом, решение найдено нечаянно, но все же найдено.Сейчас все решится само собой. Задние надавят на передних...

Со стороны шатра раздался разъяренный вопль. Полог с трескомотдернулся. В багровых лучах солнца возникла гигантская фигура воина,массивного и широкого, как в плечах, так и в поясе. Он был в полном доспехе,щит висел на сгибе левой руки, в высоко вскинутой правой руке хищно блисталмеч. Длинная серебряная борода блестела в лучах заходящего солнца, и казалось,что по ней бегут струйки крови.

— Гакон, — пробормотал Ховрах изумленно. — Я ж упоил так,что рачки ползал!

— Старый черт, — ругнулся Гонта, но в голосе разбойника быловосхищение. — Без него ни одна драка не обходится.

— На этот раз и рачки, как говорит Ховрах, не уползти, —бросила Медея.

— Похоже, потому и спешит.

Гакон, все еще не переставая рассыпать проклятия, как наголовы врага, так и друзей, что не разбудили, не снарядили, бегом заспешил схолма к реке.