— Дурни! Мне все одно не дожить до первого снега!

Разбойники, стыдясь замешательства, гурьбой выбежали следом,окружили Беляка. Тормошили, хлопали по плечам, а тот лишь беспечно рассмеялся:

— На миру и смерть красна!

Кто-то попробовал неуклюже утешить Мрака:

— Без тебя вся эта затея сгинула бы на корню. А Беляк... чтоБеляк, мы все беляки. Да и волхвы еще могли не так понять.

— Да, они все время пальцем в небо, — поддержал другой. —Правда, зато в самую середку...

Беляк вскинул к небу боевой топор:

— Вперед! Мы зачем пришли? Отомстить за слезы наших матерей.А вы, братья, позаботьтесь потом о моих... У меня отец и мать уже старые, ещедве сестренки совсем малые!

Ховрах, сердясь за поломанный строй, быстро выстроилпередних в отряд. И когда были шагах в десяти от деревьев, среди кустовшелестнуло. Тонко свистнула стрела. Беляк, он бежал впереди, выронил топор,ноги стали подгибаться. Попробовал что-то сказать, но слова тонули в клекоте:стрела пробила горло.

Несколько человек с оружием наголо бросились в лес, а Белякопустился на траву, скорчился. Глаза его медленно заволокло пеленой смерти.

И в тот же миг погас последний луч закатного солнца.

Лес прочесали как гребнем, но нашли только отпечатки легкихохотничьих сапог. Гонта был мрачен, Беляк только первый, потери будут еще.

— Беляк... — сказал он невесело. — Мрак, ты видел серьгу?

— Да.

— Единственный сын! Что скажу его матери? Его род прервался.

Мрак сказал с горечью:

— Не прервался. Кто-то из твоих верно сказал, что мы всебеляки. Он наш брат, сын... Он весь внутри нас! Его надо только выпускать, а недушить в себе. Его род — это мы все. Род людской, если понимаешь.

Гонта пробормотал:

— Очень смутно. Да и то, не столько понимаю, как что-точувствую. Но уж больно тонко... Даже дивно, что ты чуешь такое! Глядя на тебя,не скажешь.

Мрак признался:

— Сам дивлюсь. Иногда мне хоть кол на голове теши, а другойраз слышу как звезды шуршат, как в цветах маленькие человеки поют, постигаюдвижение миров и тайные замыслы богов, а в душе такое сладкое томление... Нотут же то конь перднет, то сам палец прищемишь, и сразу оказываешься впривычном житейском дерьме.

Они скакали в сумерках и первую половину ночи. Мрак мчалсявпереди, с ним был Гонта, чуть правее неслась в окружении суровых всадницлегкая колесница. Мрак различал силуэт Медеи. Лента, удерживающая ее косу, невыдержала быстрой скачки, длинные черные волосы освобожденно выплеснулись,затрепетали, странные и волшебно прекрасные. Гонта сглотнул слюну, смотрелнеотрывно, едва не вывихивал шею.

Медея подалась вперед, лунный свет блистал в ее широко раскрытыхглазах. В них были восторг и безмерное удивление.

Гонта вскрикнул:

— Вон то капище!

Луна прорвала тучи, и в мертвом свете на фоне черного какгрех неба выступал вдали холм. На самой вершине Мрак различил выщербленныеплиты обтесанного камня. Это сейчас капище, как он понял, а когда-то был храм.Руины и сейчас выглядят мрачно и пугающе. Если древний бог и помнит о своемхраме, то любого, кто принесет туда жертву, заметит и одарит.

Гонта все порывался проскакать вперед. Мрак вскинул ладонь:

— Стой! Те звуки, что я слышу, мне не нравятся.

Гонта повертел головой, оглянулся на Медею. Та пожалаплечами:

— Что можно услышать за тем ревом в твоем животе?

— Сама ж кормила какой-то гадостью, — обиделся Гонта. — Я жел только из чувства... чувства...

Он махнул рукой, а Мрак слез с коня, припал к земле ухом.Сперва тихо, потом все яснее услышал далекий плач. Тихо и безнадежно звучалиженские голоса. Здесь, у самой земли уловил и запахи, что вверху растворяются ввоздухе, а внизу держатся долго, расползаются, покрывают землю тонкой пленкой,пока не впитаются в росистую землю.

Подъехал Ховрах. Слегка покачивался, хватался за конскуюгриву, но голос прозвучал бодро:

— Унюхал что?

— Люди, — сказал Мрак. — Там много людей.

— Дружина?

— Нет. Оружных не учуял. Это полон.

Ховрах всхрапнул понимающе:

— Ага, в жертву. Пусть, аль помешаем?

— Еще как помешаем, — решил Мрак. Он сжал челюсти. — Ещекак... Только надо без шума.

— Почему?

— Чтоб шума было больше потом, — ответил он сердито.

Медея смотрела большими внимательными глазами. Гонта сердитосопел, держался поблизости, в ее сторону не смотрел так старательно, что чутьне вывихивал шею.

— Надо выпустить полоненных, — предложила Медея.

— Зачем?

— Маржель обидится, что не принесли жертв, перестанетпомогать Горному Волку.

Мрак внезапно хлопнул себя по лбу:

— Знаю!..

На него оглянулись с недоумением. Мрак меньше всего былпохож на человека, который что-то знает. Или на человека, подверженногоозарением.

— Что? — спросил Гонта осторожно.

— Мне один волхв говорил, — сказал Мрак торопливо, и всеоблегченно вздохнули, — что храмы новых богов стараются строить на местеразрушенных старых. Чтоб, значит, народ в них пер по привычке... Что за храмздесь был раньше?

После долгой паузы, пока все сопели да чесали затылки, Медеясказала осторожно:

— Мне бабушка говорила, что... Маздона. Нет, Маздоная.Да-да, Маздоная!

Гонта спросил напряженно:

— А что за ритуалы... Мрак, это безумие! Мы же не знаемстарых обычаев, не знаем что за бог, чего желал...

Медея тоже в сомнении качала головой. Мрак отмахнулся:

— Боги все одинаковы. Поклонения ждут, жертв, почитания.Атрибуты старых богов, потом объясню это слово, переносятся на новых, такговорил мой друг волхв. Вон даже имя чуть схожее. Маздонай — это и есть, скореевсего, Маржель. По-нынешнему. Так что ежели пленников не отпустим, а зарежем вославу старого бога...

Гонта побежал, размахивая руками. Его разбойники первымипринялись растаскивать старые глыбы. К ним присоединились поляницы. Гонта ихотгонял, им-де животы беречь надобно, Медея чуть ли не впервые не ввязалась вспор.

Когда место от новых плит было очищено, пленных согнали наместо, где стоял жертвенный камень храма Маздоная. В земле еще виднелиськоричневые гранитные осколки. Как видно, камень старого храма не увезли, апросто раздробили и вбили в землю.