Правда, костры поляниц тоже сдвигались к кострамразгоряченных мужчин. Слышался смех, перебрасывались шуточками, что становилисьвсе откровеннее.

Гонта вышел навстречу, но взгляд его, миновав Мрака,устремился на колесницу. Был он чисто выбрит, голова блестела какотполированная, а длинный чуб был заброшен за ухо. Серьга вызывающе блестелакрасным рубином.

Мрак смотрел удивленно, таким вожака разбойников еще невидывал. Чист, пахнет травами, выстиранная рубашка с вышитыми петухами, рукавазасучены, волей-неволей не оторвать взгляд от могучих рук: длинных, сплетенныхиз таких тугих мышц и жил, что кажутся выкованными из металла.

— Приветствую тебя, царица, — сказал Гонта. Глаза блестели,а губы сложились в неуверенную улыбку. — Я много наслышан о тебе.

Он протянул руку, напряг мышцы, чтобы красиво вздулись изаиграли, но Медея вылезла из колесницы, лишь скользнув по его могучей дланиравнодушным взором. Грудь ее колыхалась при каждом движении. Мрак слышал какГонта задержал дыхание.

— Все ли твои люди прибыли? — спросила она тем же ровным какстепь голосом. И, не дожидаясь ответа, изогнула губы: — Я думала, у тебя ихбольше.

Гонта вспыхнул, его необъятная грудь раздалась в объеме,рубашка затрещала. Медея посмотрела с интересом, но это было оскорбительноелюбопытство человека к драчливому петушку.

— У меня их достаточно, — ответил он сдавленным голосом. —Достаточно, чтобы здесь все знали мою власть. У меня — мужчины!

Насмешливый взгляд Медеи сказал, что не все, кто носитпортки — мужчины, но Гонта ответил тоже взглядом, что это она может проверитьхоть сейчас.

Мрак хмыкнул, Гонта и Медея тут же повернули головы в егосторону. Оба уже выглядели рассерженными, будто спорили полдня.

— Можно мне спросить, — сказал он. — Кто едет вон с тойстороны? Он не похож на поляницу. Да и для разбойника слишком хорош...

С той стороны поднималась пыль, красная в лучах закатногосолнца. Сколько Гонта и Медея не всматривались, в их сторону двигалось толькопыльное облако, потом донесся стук копыт. Наконец заблистали солнечные зайчики,и Гонта посерьезнел. Судя по тяжелому конскому топоту, блеску доспехов, в ихсторону едет могучий витязь.

Мрак первым шагнул навстречу. Поляницы на всякий случайотступили и взялись за оружие.

Из пыльного облака вынырнул на огромном коне высокийбогатырь в остроконечном шлеме. Шлем был странным, закрывал лицо, выступалатолько роскошная седая борода, что веером лежала на могучей груди. За нимскакали еще трое воинов.

— Как же он видит, — пробормотала за спиной Мрака однаженщина, в ее голосе было великое удивление.

Мрак сказал громко:

— Добро пожаловать, доблестный Гакон! Что привело тебя в нашстан?

Гакон высился огромный и неподвижный как башня. На звукголоса чуть повернул голову, вслушался. Голос прозвучал густой и мощный как изглубокого подвала:

— И я приветствую тебя, доблестный Мрак. Я узнал, что ведешьлюдей на Волка. Мне совестно за царя, что не дал тебе войска. Но я, слуга царю,пришел сам.

— Ты хочешь пойти с нами? — спросил Мрак.

— Да, — прогремел Гакон с непонятным раздражением. — Авось,хоть здесь найду успокоение.

Мрак развел руками:

— Мы рады тебе, Гакон.

Витязь с завидной легкостью спрыгнул с коня. Один извсадников спешился, взял за руку. С другой стороны подбежала, повинуясь кивкуМедеи, поляница. Вдвоем повели старого богатыря в сторону наспех возводимогошатра.

— Хорошая примета, — сказал Мрак.

— Этот слепец — хорошая? — удивился Гонта.

Медея проговорила задумчиво:

— Какой мужчина... Какая борода! У мужчины должна бытьборода. И усы, обязательно усы.

Гонта нахмурился, его пальцы бесцельно потрогали чистовыбритый подбородок.

Мрак вмешался:

— Медея, до капища верст двадцать?

— Двадцать две, — сказала Медея.

— Двадцать три с гаком, — поправил Гонта.

Медея смерила его таким взглядом, что у Гонты руки сталикороче и тоньше, а грудь сузилась до куриной. Да и яркие петухи на рубахепревратились в кур.

— Двадцать... ага, — сказал Мрак и оборвал себя. На верстубольше, на версту меньше — не стоит из-за этого рвать друг другу глотки, какготовы эти двое. — Надо перейти реку как можно быстрее и застать Волка прямо вкапище.

К их разговору прислушивались как поляницы, так и разбойники.И те, и другие, встречаясь с Мраком взглядами, опускали глаза. Похоже, подумалон с холодком, все уже знают о предсказании. Первый, кто вступит на землюВолка, не доживет до захода солнца! Все готовы умереть в бою, но даже в самомлютом бою остается возможность уцелеть, отступить под ударами топоров и мечей,упасть оглушенным среди мертвых, а наутро встать и уйти... Но когда знаешь, чтопогибнешь обязательно, даже у самых неустрашимых по спине пробежит дрожь.Правда, здесь можно всего лишь помедлить, выждать, пока кордон переступитдругой!.. Если, конечно, эта мысль не прийдет в голову каждому.

Окруженный поляницами, подошел довольный как кабан во главестада Ховрах. Расплылся в улыбке, еще издали раскинул руки:

— Спасибо, друг! Служу Отечеству.

— В поте лица своего? Не надорвись.

Ховрах плотоядно обнял двух женщин за плечи, тоже пухленькихи румяных:

— Значит, по утренней зорьке и выступим?

— Сейчас надо, — сказал Мрак досадливо. — Ночью не такжарко. А утром обрушимся как снег на голову.

Ховрах даже отшатнулся. В глазах разбойников Мрак тоже виделнеодобрение. Многие с вожделением поглядывали в сторону кургана, возле котороговиднелись сотни коней, где разжигали новые костры, мелькали полуголые женскиефигурки.

Медея посмотрела на небо:

— Тучи... Луны не будет видно.

— Я поведу, — сказал Мрак.

Он осекся. Знал, что если он первым перейдет речку, то неповедет. А перейти должен именно он. И потому, что ему все равно жить только допервого снега, да и вообще... Он из тех, кто не может не пойти первым.

— А у тебя глаза совы? — спросила Медея насмешливо.

Волка, чуть не сказал Мрак. И нюх волчий. Ему непонятно, какможно ночью видеть хуже, чем днем, если хоть пара звезд проглядывает в разрывытуч.

— Ох, не люблю таких драк, — внезапно послышался в сторонкеголос Ховраха.