Остров был прекрасен, маврикийцы сияли улыбками, кормили просто восхитительно, но никакой номер люкс не заменит друга.

Она не глядя берет книгу и вкладывает в нее последние три конверта. Хранителем стал «Мел», купленный давным-давно, но так и не открытый. Ладно, чтение подождет. Нина бросает рассеянный взгляд на четвертую страницу обложки и втискивает роман на полку между прочитанным и недочитанным.

Будильник показывает 17:00. Час первого стаканчика. Нина прячет бутылки в сапоги, она умеет находить схроны, хоть и не гордится этим. Скрыть – значит высвободить себе пространство свободы и распоряжаться им по собственному усмотрению. Нина пьет спиртное из фарфоровой кружки, тоже для маскировки.

Кухарка внизу гремит посудой у плиты.

Она сто раз просила Натали не приходить слишком рано, чтобы приготовить ужин, но той плевать на слова молодой хозяйки – является в четыре, хотя за стол они раньше восьми не садятся. Раньше Натали оставалась, чтобы все убрать и вымыть посуду, теперь это, слава богу, изменилось.

«Так живут все богатые люди, детка, – внушает ей Эмманюэль, – прекрати жаловаться… Ты же весь день бездельничаешь, как жена миллиардера, перестань ныть… Нам повезло, несказанно повезло, не гневи Бога… Сделай над собой малюсенькое усилие, начни есть мясо, не нагнетай… По-моему, ты снова поправилась, верно? Я ведь мог бы изменить тебе, знаешь, сколько вокруг юных красоток, а я этого не делаю, радуйся…»

* * *

Август 2000

Только Фабьен Дезерабль знает, что Саша Лоран – это псевдоним и «Мел» написал Адриен Бобен. Он положил историю на бумагу, чтобы выжить и продолжать жить, а тайну хранит, потому что благодаря ей в двадцать лет завоевал финансовую независимость. Такая вот смешная ирония судьбы.

Через две недели состоится генеральный прогон его пьесы «Общие дети». По всему Парижу расклеены афиши, Théâtre des Abbesses ждет и волнуется.

Адриен присутствует на трех последних репетициях, сидит позади режиссера, наблюдает за актерами, и душа его ликует. Адриену кажется, что он попал в мечту, одну из тех, что завораживали его с экрана телевизора. Люди на сцене произносят сочиненные им реплики. Его мозг нашел каждое из слов пьесы. Он волнуется, возбуждение нарастает.

Сюжет пьесы основан на событиях одного воскресного дня. Он только что приехал в Париж, поселился в Венсенне у Терезы Лепик и принял приглашение пообедать у отца, жившего на Римской улице. Отказаться значило бы выставить себя неблагодарной свиньей, в конце концов, Бобен-старший оплачивал его жилье и снабжал карманными деньгами. Без Нины перспектива кампуса казалась чем-то кошмарным. Другие студенты его не интересовали. И даже пугали. Квартира Терезы оставалась единственным островком покоя, безопасности, чистоты и уюта.

«Код – 6754 С, седьмой этаж», – сообщил по телефону Сильвен Бобен. Прибыв по адресу, Адриен увидел красивое здание эпохи барона Османа. В кабине лифта он разглядывал через металлическую решетку свое отражение в старинном зеркале и мысленно повторял вопросы и ответы, которые заготовил, чтобы в застольной беседе не возникало неловких пауз.

Адриен впервые попал во вселенную отца, обычно они обедают в ресторане.

На двери прикручена табличка с фамилией Бобен. С его фамилией. Общим у них с Сильвеном было только родовое имя.

Дверь открыла женщина. Блондинка со стрижкой каре, красивая, лет пятидесяти, холеная. «Косит под Изабель Юппер…», – решает Адриен, краснеет и обзывает себя сволочью.

– Добрый день, я Мари-Элен.

– А я Адриен. Здравствуйте.

– Знаю, знаю! – Женщина издает веселый смешок.

Он протягивает руку, но она притягивает его к себе за плечо и неумело обнимает. Адриен успевает узнать запах ее духов от Лоры Эшли, который никогда ему не нравился. В метро он шарахается от любительниц этого аромата.

Он идет следом за женщиной в белой шелковой блузке и обтягивающей, чуть расклешенной книзу юбке. «Красивые ноги, стройные и сильные, – отмечает для себя Адриен. – Мама никогда не носила таких юбок, предпочитала макси цвета фуксии или бирюзовые».

Из кухни вкусно пахло, и Мари-Элен, словно бы угадав мысли пасынка, пояснила:

– Петух в вине…

В коридоре, ведущем в гостиную, на стенах висят фотографии. Более молодая Мари-Элен у елки и на берегу океана. В парео и лыжном комбинезоне. Рядом с ней неизменный Сильвен Бобен. На других снимках незнакомые ему люди, дети в клубных футбольных поло, старики со стаканчиками вина за пиршественным столом.

Адриен осознает, что впервые видит, как живет отец, которого он почти не знает. Эта жизнь началась задолго до его рождения и шла своим чередом.

С какой стати Жозефина легла в постель с этим мужиком? Адриен чувствует острое любопытство. Два совершенно не похожих друг на друга человека все-таки в чем-то сошлись, раз у них родился ребенок. Они влюбились? Она его смешила? Чем он ее взял? Отец, типичный бухгалтер, пересчитывающий количество горошин на тарелке с блюдом дня, чтобы вычислить цену одного квадратного сантиметра… еды. Мать, адепт буддизма и народной медицины.

На столе в гостиной стоят бокалы с шампанским и сухое печенье в вазочках. На диване расположились Сильвен Бобен и двое молодых мужчин. Одному лет двадцать пять, другому около тридцати.

Они встают – как по команде – и здороваются с гостем за руку. Адриен никогда не обнимал отца.

– Привет, я Лоран, – говорит младший из братьев.

– Привет, я Паскаль.

– Привет… я Адриен.

Все садятся, Паскаль и Лоран начинают задавать вопросы: где жил, где учился, Ла-Комель – где это точно?

Иногда человек вдруг отключается от реальности и с трудом понимает, что происходит вокруг. Адриена всегда считали «застенчивым и живущим в своем мире» молодым человеком. Потребовались две дозы шампанского, чтобы он очнулся и осознал, что Паскаль и Лоран его единокровные братья. У них даже фамилия одна и та же, а разница в том, что они росли с отцом.

Разговор зашел о руандийском геноциде[145], потом об игре Тома Хэнкса в фильме «Форрест Гамп». «Да они сумасшедшие!» – решил Адриен, и ему захотелось срыгнуть печенюшки.

Все перешли за большой стол, и Мари-Элен отправилась за закусками вместе с Паскалем, решившим помочь матери.

Адриен наблюдал за братьями и спрашивал себя, страдают ли они той же болезнью, что и он. Болезнью-невидимкой. Выглядят оба крепко сбитыми и полными сил. На стороне папаша сделал рахитичного подростка.