награда снижена до минимума: орден Трудового Красного Знамени. Ниже – только многоцветный, как мордовский сарафан, новоизобретенный орден Дружбы народов, еще ниже, в самом уже низу – “Знак почета”, прозванный “Веселые ребята”. Орденов не хватало, горстями для ублаготворения швыряли их из Кремлевского окна в народ, измысливали новые: беря себе, надо было давать другим. <…> О чести говорить уже не приходилось, но унизить наградой могли. Александр Трифонович, виду не подавая, шутил с гостями, но еще не переступил он в себе ту грань, за которой человек свободен»{424}.

Согласно сохранившимся архивным документам ЦК КПСС, Твардовского представляли к ордену Ленина. Хотя он, вероятно (и по праву), рассчитывал на «Гертруду»: «Наибольшая опасность и коварство моих опекунов, четвертый орден, коих у меня уже три, – это и безупречно высокая награда, ничего не скажешь, и вместе с тем отнесение меня ко второму разряду, вроде депутатства РСФСР» – из дневника от 23 мая 1970 года. И здесь дело не в тщеславии, а в том весе, который могла придать ему звезда Героя в борьбе с цензурой за опальную поэму «По праву памяти». О борьбе за «Новый мир» речи уже не шло, его уже фактически разгромили.

Сейчас уже не важно, какой награды лишился Твардовский – ордена Ленина или звезды Героя, важно то, что он совершил смелый поступок, поехав в калужскую психбольницу к диссиденту Жоресу Медведеву, куда того упрятали в мае 1970 года. Александр Трифонович мог бы сказать: «У меня скоро юбилей, мне должны дать Героя Соцтруда, вот дадут, потом и поеду, а с Медведева не убудет, его все равно не выпустят». Но он поехал. Критик-новомирец Игорь Виноградов утверждал, что после возвращения Твардовского чиновник Союза писателей Воронков сказал ему:

«– Ну, Александр Трифонович! Ну что же вы! А вам хотели Героя Социалистического Труда дать! Ко дню рождения.

На что Твардовский ответил:

– А что, героя за трусость дают?»{425}

И самое главное, что Медведева вскоре освободили, испугавшись шума, поднятого после протеста целого ряда уважаемых писателей и ученых. А орден Ленина Твардовскому… Да бог с ним, ведь как говорил Василий Теркин:

– Нет, ребята, я не гордый.

Не загадывая вдаль,

Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль.

Реакция советских писателей на то, как их награждали, поддается классификации. Одних возмущало то, что им ничего не дают, другим дали не то, что хотели, третьим было просто мало. Им хотелось еще и еще, как в старом советском мультфильме про золотую антилопу, высекающую монеты из-под копыт. Не раз упомянутый Михаил Алексеев, которого Нагибин назвал «закутанным в чины и звания», тоже выражал обиду. Владимир Бушин в дневнике от 17 января 1988 года передает телефонный разговор с Алексеевым: «Говорит, что в большой обиде на Маркова. Два раза выдвигали на Ленинскую премию и не дали. Мало ему звезды золотой и кучи орденов. Ну как же! – у Егорки Исаева полный бант, а у него с изъянцем. И с такими живыми классиками приходится иметь дело!»{426} Товарищеская критика.

В этой цитате упомянута важная для нас повседневная мелочь – «полный бант». Что имеется в виду? Это максимально возможный набор премий: Ленинская, Государственная СССР, республиканская Госпремия, а вишенка на торт – «Гертруда». У Михаила Алексеева к тому времени было все, кроме Ленинской. А вот у фамильярно названного Бушиным «Егоркой» Егора Исаева имелась Ленинская премия и звезда Героя Соцтруда. Но «Государыни» не было. Так что «полным бантом» он тоже не мог похвалиться. Ну а кто же им обладал? Да тот же Олесь Гончар.

Все относительно. Кому-то и ордена Ленина мало, а другому хотя бы «Дружбу народов» получить. Даниил Гранин вспоминал, как в 1985 году пришел в гости к старому и больному литературоведу-блоковеду Владимиру Николаевичу Орлову, упрекнувшему его: «Почему мне не дали орден “Дружбы народов”, ведь всем его дали, почему же Ленинград меня не отстоял?» А вскоре Орлов умер…

Благо что ордена давали не только убеленным сединами литературным аксакалам, но и писателям молодого и среднего поколения. Например, много «швыряли орденов» в юбилейном 1984 году, в короткую «усть-черноземную» пору (то есть при генсеке Константине Устиновиче Черненко). Сергей Чупринин вспоминает: «Мне тоже перепал орден “Знак Почета”. Из ожидавших награждения помню только Александра Андреевича Проханова, который пришел в костюме с пустыми лацканами и уже в зале стал извлекать из кармана и вешать себе на грудь ордена боевые – за Афганистан, а может быть, уже и за Никарагуа, еще за что-нибудь»{427}.

А кто-то отказывался получать орден. Ему чуть ли не силой хотели вручить, а он ни в какую! Это Владимир Богомолов, который называл Союз писателей СССР «террариумом сподвижников», категорически отказываясь вступать в их ряды. Известинец Эдвин Поляновский, сорок лет отдавший этой газете, хорошо знал Владимира Осиповича. Он рассказал, как в 1984 году тому позвонили из наградного отдела Президиума Верховного Совета СССР, поздравив с высокой наградой Родины – орденом Трудового Красного Знамени. Однако на торжественную церемонию вручения в Кремль писатель прийти отказался: «Меня в Кремль не пустят в кедах». В спортивной обуви за орденами еще никто не приходил (разве что футболисты), но Богомолову в кедах было сподручнее – израненные на войне ноги! Когда писателю перезвонили вновь, он ответил прямо: «Я человек не общественный, трудовых заслуг не имею». И даже дома принять орден отказался{428}.

Богомолову впору было вручать орден не Трудового Красного Знамени, а Боевого – за его сражения с цензурой, увенчавшиеся впервые, быть может, за всю историю советской литературы победой автора. Владимир Осипович стоял насмерть: не уберу ни одной запятой! Старожилы «Молодой гвардии» назвали этот уникальный случай «битвой титанов». Богомолов сам ездил во все инстанции, не дав исправить в романе «В августе сорок четвертого» ни слова. Пять лет редакция ждала от автора окончания работы нал рукописью. Наконец в сентябре 1973 года терпение лопнуло, но выяснилось, что уже восемь месяцев роман «вылеживается». Трудным был поиск названия. Зоя Яхонтова вспоминала, что сперва придумали «Возьми из всех», затем «В августе сорок четвертого». А сегодня роман издается под своим последним именем – «Момент истины»…

Правда, когда роман еще печатался в «Новом мире», у коллег Богомолова он вызвал противоречивую реакцию. «Я прочитал роман без восторга. Неплохо написанный, со множеством специфических деталей, он, однако, заключал в себе едва припрятанную апологетику определенных органов. Правда, я не стал говорить автору всего, что думал о романе, сказал лишь, что, по-моему, его “Зося” лучше. Но автор был человеком догадливым и что-то в моих словах почувствовал. [Алесь] Адамович же с его нетерпимостью ко всякого рода