в Москву «продвигать» издание своего двухтомника, говорил, «что его выдвинули на Госпремию на будущий год, и есть шансы, что дадут». И дали – в 1988-м, за книгу стихов «Голоса за холмами». Хотя еще летом предыдущего года он сомневался: «…Заполнял документы на Госпремию. Бесполезное занятие»{396}, – из дневника от 31 июля 1987 года.

Не менее весомой была и моральная сторона вопроса. Получить Государственную премию было почетно, и хотя сам лауреатский значок весил считаные граммы, но авторитет писателя вырастал несоизмеримо, особенно в борьбе с чиновничьим засильем, что подтверждает Василь Быков: «Премия не столь уж меня обрадовала, хотя, конечно, появилась надежда – может, теперь отцепятся? Разумеется, я не рассчитывал, что уж теперь мне будет разрешено писать всё. И так, как я захочу. Но всё же… Как всегда в таких случаях, премия порадовала друзей, но и прибавила завистников – тоже, кстати, из числа друзей… Тогда же, а может и раньше, отпали некоторые издательские проблемы: в Минске выпустили четырехтомное собрание сочинений, хотя и не включили в него “одиозные” повести “Мертвым не больно” и “Круглянский мост”. Чтобы не слишком фанаберился свежеиспеченный лауреат»{397}. И, конечно, с «Государыней» можно было рассчитывать на более высокий этаж в Доме творчества в Дубулты…

Весной 1969 года в центральных газетах были обнародованы имена очередных претендентов на соискание Государственных премий СССР. Состав подобрался пестрый: Фёдор Абрамов, Виктор Астафьев, а еще Семён Бабаевский, Всеволод Кочетов, Виль Липатов и два поэта. Абрамов в письме одному из адресатов назвал такую компанию «омерзительной», написав, что «надежд на получение премии у меня мало (увы, ее далеко не всегда дают за литературу)». Предчувствие не обмануло, в этот год Абрамов остался без премии. 10 ноября он отметил: «Премию не дали. Это надо было ожидать. Макогоненко по этому поводу мне прочитал целую лекцию. С чего дадут очернителю, автору “Нового мира”? Да ведь это признать правильность линии журнала, оправдать его. А кроме того – не забывай: премии – это бизнес… Я сказал Макогоненко: дескать, речь не обо мне. А вот почему старику Ч. не дали? Почему его-то обошли? Да и разве дело это – не заметить русской литературы за год? Макогоненко засмеялся и посоветовал мне родиться чукчей или киргизом. Только не русским…»{398}

Последнее замечание известного ленинградского литературоведа профессора Григория Макогоненко подтверждает уже ранее констатировавшийся в этой главе прискорбный факт о субъективности при выборе кандидатур премируемых писателей. Особенно дорога здесь его оценка премий как «бизнеса». А раз есть бизнес, значит, имеется и прибыль, и «бизнесмены»-писатели.

Вместо Фёдора Абрамова Госпремию получил украинский поэт Андрей Малышко (видать, спасибо Гончару!). «Схватка на заседании большая, – писал Абрамову Алексей Кондратович. – Итог: шесть на шесть. Не хватило одного голоса для перевеса…» Перевес в пользу Малышко обеспечил работник ЦК КПСС, заваливший Абрамова следующей характеристикой: «У Абрамова тьма в романе такая, что ее можно ножом, как повидло, резать»{399}. Какое образное сравнение! В ЦК тоже творческих людей хватало, готовых намазать это самое «повидло» на черствый хлеб искусства…

Зато через шесть лет, в 1975-м, все прошло без сучка без задоринки, за премию проголосовали единогласно (вероятно, всем более или менее значимым поэтам из Киева ее уже вручили – в тот же год премию получил и Борис Олейник).

24 октября 1975 года Фёдор Александрович отметил:

«…Борьба была великая… Счастлив ли я? Не вышибло ли ум от радости? Нет. Довольно спокойно все принимаю, хотя премия – событие. Ведь это что же? Критическое направление в литературе утверждается. И еще мне приятно: не будет стыда перед земляками. Выводы:

1) Ни малейшего зазнайства. Внимание, максимальное внимание к так называемому рядовому человеку!

2) Всегда быть чистым, всегда оставаться на моральной высоте. Ни единого шага не предпринял я, палец о палец не ударил, чтобы получить премию. Никого не просил, никому не звонил. И так держать впредь».

Все бы так!

Фёдор Абрамов удостоился премии за эпический цикл «Пряслины», включавший романы «Братья и сестры» (1958), «Две зимы и три лета» (1968) и «Пути-перепутья» (1973). Через месяц после получения значка и диплома, 24 ноября 1975 года, он запишет: «Все в один голос: ты теперь независим, теперь ты можешь плевать на всех. Лауреат! А этому лауреату не дали даже слова сказать в связи с присуждением премии. Говори под диктовку чиновников из “Литературки”, и баста»{400}. Эта деталь повседневности очень показательна. Зато пришлось отбиваться от всевозможных корреспондентов, скрываясь «дома взаперти», как писал Абрамов одному из адресатов: «Выхожу на улицу только в темноте, а Люся (жена. – А. В.) всем отвечает: “Нет дома. Срочно уехал в Архангельск”»{401}.

А Виктору Астафьеву в тот год премию не дали, лауреатство было у него впереди. «Книгу повестей, где есть и “Пастушка”, выдвигают на Гос. премию на 1973 год, но это пока “тайна”. Действие сие начинается в четвертый раз, я уж было в дыбы, да Бондарев, бывший вояка, Ванька-взводный, умница и хохмач, смеется: дают на четвертый раз, говорит, мне на четвертый дали!»{402} – сообщает Виктор Астафьев Евгению Городецкому в письме от 27 декабря 1972 года. Свою первую Госпремию СССР Виктор Петрович получит в 1978 году за «Царь-рыбу», а вторую – в 1991-м за «Зрячий посох»…

Положительные рецензии вдруг прозревших критиков, неожиданно разглядевших в сочинениях прежнего «очернителя советской деревни» Фёдора Абрамова талантливо воспетый «подвиг русского крестьянства», широкая похвала центральных газет – все это были цветочки, а вот и ягодки: ему предложили встать во главе Ленинградского отделения Союза писателей: «Все сразу: секретарь СП РСФСР, секретарь СП СССР, член обкома, делегат XXV съезда… издания во всех республиках, неограниченные поездки за границу, по стране. И цена за все это – возглавить ленинградских письменников. Подкуп это?»{403} Вот что «крест животворящий» делает! А в нашем случае – не крест, а Госпремия СССР, лауреатов которой в Ленинграде было меньше, чем в Москве, что и повлияло на поднятие «рейтинга» Абрамова.

Этот «рейтинг» помогал в процессе вечного противостояния между автором и теми, кто кромсал его произведения, заставляя менять названия, начала и концовки, и даже фамилии персонажей. Приходилось выбирать, дабы не навредить себе: «С грустью я выслушал один из рассказов Сокурова о Бакланове. В последний момент Бакланов снял свою фамилию с “Разжалованного”, оставив Сокурова один на один со студией. Аргументация: “Я не могу рисковать, когда, возможно, мне дадут Госпремию”», – отметил Сергей Есин 31 октября 1987 года{404}. О чем идет речь? В 1980 году Александр Сокуров снял один из первых своих фильмов по рассказу Григория Бакланова о разжалованном начальнике ГАИ, ставшем таксистом. Получасовая кинокартина – короткометражка – подверглась разносу, в чем ее только не обвиняли: и в формализме, и в