рядом реки, однако Флюэллена это совсем не смущает. Но самое главное: Александр Македонский, как известно, «в гневе, в ярости, в бешенстве, в исступлении, в недовольстве, в раздражении и в негодовании» мог натворить всякого, даже своего лучшего друга убил, а коль уж Генрих – той же породы, то и ему простительно. Гауэр, правда, указывает Флюэллену на некоторую неточность: король никогда не убивал своих друзей. То есть в ярость, исступление и прочие активные состояния он впадает и может наделать глупостей, но до убийства друзей дело все-таки не доходит. Флюэллен же возражает: а сэр Джон Фальстаф? Вон как король с ним обошелся, когда рассердился!

Из приведенного диалога со всей ясностью вытекает: Генрих Пятый не имел в виду сознательно нарушить кодекс рыцарской и воинской чести, он просто сильно разгневался, когда узнал о трагической судьбе английских мальчиков, охранявших обоз. Ну ладно, в такой интерпретации пресловутое «пятно позора» выглядит уже не таким грязным и дурно пахнущим.

Барабанный бой. Входяткороль Генрих, Уорик, Глостер, Эксетер и другие с войском.

Генрих грозно произносит:

– За все время нашего пребывания во Франции я ни разу не был в такой ярости, как сейчас. Герольд, возьми свою трубу и скачи к тем всадникам, которые находятся на холме. Скажи им: если хотят сражаться – пусть спускаются и бьются или вообще убираются оттуда с глаз долой. В противном случае мы двинемся на них и порубим в мелкую лапшу. Если кого-то еще возьмем в плен – не пощадим ни одного, всем глотки перережем.

ВходитМонжуа.

– О, французский герольд идет сюда, – говорит Эксетер.

– И рожа у него кислая, – злорадно замечает брат короля Хамфри Глостер.

– Ты зачем явился? – недовольно спрашивает Генрих. – Опять за выкупом? Я же предупреждал: вы получите только мой труп.

– Нет, ваше величество, я пришел с просьбой, – смиренно ответствует Монжуа. – Позвольте нам обойти поле битвы, вынести раненых и убитых и похоронить как положено, чтобы дворяне и простые люди не валялись вместе в общей куче.

Вот, стало быть, как: не просто похоронить всех павших, а предварительно рассортировать по социальному положению, чтобы высокородные дворяне не лежали рядом с простонародьем. Н-да, нравы…

– Честно говоря, я еще не знаю, за кем осталась победа, – лукавит Генрих, – я пока еще вижу на поле боя многих ваших всадников.

– Победа – ваша, – горько констатирует Монжуа.

– Слава богу! Как называется вон тот замок?

– Азинкур, – отвечает французский герольд.

– Значит, отныне битва в день Святого Криспина будет называться битвой при Азинкуре, – провозглашает король.

Тут в разговор влезает неугомонный Флюэллен, для которого крайне важно обозначить и утвердить связь короля с валлийцами и со всем Уэльсом.

– Ваше величество, ваш прославленный прадед Эдуард Третий и ваш двоюродный дедушка Эдуард Черный Принц тоже одерживали во Франции блистательные победы. Валлийцы в честь своих воинских подвигов носят в Давидов день листы порея на своих шапках, я надеюсь, что и ваше величество соблюдает этот обычай.

– Конечно, соблюдаю, я ведь валлиец, – кивает король.

Понятно, что никакой он не валлиец, а чистопородный англичанин, однако же как старший сын короля и наследник престола Генрих носил титул принца Уэльского, пока не стал полноправным монархом.

– Вот я и говорю: в вас течет настоящая уэльская кровь.

– Спасибо, земляк.

Экий демократ, право же, наш король Генрих!

Флюэллен, открытый и простой, принимает каждое слово за чистую монету, поэтому совершенно искренне заявляет:

– Я земляк вашего величества и не собираюсь стыдиться этого до тех пор, пока вы остаетесь честным человеком.

– Ну, даст бог, останусь, – отвечает Генрих.

Он отправляет герольдов вместе с Монжуа выяснять количество убитых с обеих сторон и велит привести «вон этого солдата», указывая на Уильямса.

Монжуа и другие уходят.

Дальше на потребу публике начинается цирк в духе оперетты «Летучая мышь»: король спрашивает Уильямса, почему у него на шапке перчатка, тот добросовестно рассказывает все как есть, дескать, один негодяй-англичанин вчера с ним, Уильямсом, повздорил и они договорились обменяться перчатками и разобраться после боя. Генрих призывает в арбитры Флюэллена и просит рассудить: должен ли этот солдат сдержать свое слово?

– Должен, «иначе он будет трус и негодяй», – без колебаний отвечает валлиец.

– А вдруг его противник окажется знатным дворянином? Дворянам не положено сводить счеты с человеком низкого звания.

– Да пусть хоть сто раз знатный, а если солдат не сдержит своей клятвы, то заслужит репутацию подлеца и негодяя.

– Смотри же, сдержи слово, когда увидишь этого молодца, – говорит Генрих, обращаясь к Уильямсу.

– Жив не буду, если не сдержу, государь.

– Кто твой командир?

– Капитан Гауэр, ваше величество.

– Гауэр – отличный командир, очень знающий, хорошо разбирается в военном деле, – встревает Флюэллен.

Генрих велит Уильямсу позвать Гауэра, а когда Уильямс уходит, отдает перчатку со своей шапки Флюэллену. При этом нагло врет, что сорвал ее с французского принца, герцога Алансонского, во время рукопашной схватки.

– Если кто-нибудь потребует ее обратно, значит, он друг герцога и наш враг, – говорит король. Когда встретишь этого человека, задержи его, если меня любишь.

Флюэллен рад и горд оказанным ему доверием:

– Это огромная честь для меня, ваше величество! Хоть бы скорее встретить этого типа, я бы ему показал, где раки зимуют!

– А Гауэра знаешь?

– Конечно, это мой близкий друг.

– Отыщи его, пожалуйста, и приведи ко мне в палатку, – велит король.

Более чем странное поручение. Минуты не прошло, как Генрих послал Уильямса с точно таким же указанием: найти и прислать Гауэра. Так для чего еще и Флюэллена налаживать на это дело?

Но Флюэллен не удивлен. Он просто уходит, ничего не спросив и не уточнив.

А король тем временем обращается к брату и к графу Уорику:

– Глостер и Уорик, идите-ка следом за Флюэлленом. Перчатка, которую я ему сейчас дал, может доставить нашему валлийцу много неприятностей. На самом деле она принадлежит тому солдату, Уильямсу, я сам должен был бы ее носить. Уильямс – парень грубый и сильный, если он полезет на Флюэллена – беды не миновать, потому