Наблюдать за нелепыми людскими плясками – моя работа. Я развлекаюсь, а заодно нахожу и над чем пошутить. Время от времени я обращаюсь к моим бывшим собратьям по виду и напоминаю им, какие они ебанутые.

Много лет назад я отправился к Юпитеру и дальше, мимо его спутников, к облаку Оорта, состоящему из триллионов комет, мимо планеты, ранее известной как Плутон, возвращаясь к себе домой вместе с собратьями-атомами. Домой к породившим нас всех звездам – не обязательно к той, вокруг которой мы вращаемся.

Я убежден, что я больше Вселенной, меньше Вселенной и равен ей. Больше, потому, что могу все это представить: мысленно сконструировать Вселенную и все, что в ней находится, мгновенно вызвав ее образ в сознании. И ей будет не одиноко среди других мыслей – с одной стороны: «Блин, так задница чешется!» – а с другой: «Не трахнуть ли официантку?»

Этот образ вместе со всеми остальными мыслями заключен внутри моей 58-сантиметровой черепной коробки. А значит, я больше Вселенной. Но я и меньше Вселенной, и это очевидно: мой рост 176 сантиметров, вес 68 килограммов, а Вселенная – она чуть повыше и потяжелее. Мы с ней равны, потому что я состою из тех же атомов, что и она. Я часть протогалактики в пяти миллиардах световых лет от нас и одновременно – того окурка в Кливленде. Никакой разницы, полное равенство. В отличие от нашей фальшивой демократии, у атомов демократия настоящая.

Иногда под настроение я мысленно возвращаюсь к нашим со Вселенной взаимоотношениям, и мне от этого становится теплее. Потому что я знаю, что мы с ней одно целое и когда-нибудь я вернусь к ней уже окончательно, чтобы воссоединиться, а все остальное – это просто путешествие, игра, комедия, показуха…

Я хотел бы, чтобы после смерти меня запустили в космос. Хотя, пожалуй, это не очень целесообразно – в верхних слоях атмосферы и так не протолкнуться. Поэтому я добавил в завещание такой пункт: «Я, Джордж Карлин, находясь в здравом уме, не хочу, чтобы после смерти меня похоронили или кремировали. Я хочу, чтобы меня ВЗОРВАЛИ».

Не сомневаюсь, что найдутся люди, которые назовут это бегством от реальности. У меня на это один ответ: «Мне по барабану. Просто отвалите. Если хочется к чему-то прицепиться, на здоровье, но без меня. Все это суета сует». Ну и как только вы произнесли: «Все это суета сует», – вы возноситесь в царство ангелов. (Я знаю, что «суета сует» и «ангелы» – из католического лексикона, но я никогда не скрывал, что был католиком. Пока не достиг возраста мудрости.)

Келли не во всем со мной согласна. Она считает, что человек, который не голосует, не имеет права потом жаловаться. Еще один пункт – гольф. В семье ее мужа все связаны с гольфом, его отец работал управляющим в загородных клубах, да и сама она играет в гольф. Иногда на государственном поле, а это совсем не то же самое, что корпоративные клубы, на которые я нападаю. Поле занимает очень большую площадь, но зато гарантирует в центре города обилие зелени, где можно неплохо провести день. Стала ли она типичным мудаком, играющим в гольф? Конечно, нет. Иногда ей задают всякие вопросы обо мне – противнике любой власти, анархисте, который не верит ни в какие системы и политсилы. И который часто ведет себя как вполне традиционный – даже консервативный – отец. Например, когда заявляется к обижавшему ее парню с бейсбольной битой в руках.

Я не считаю, что мир – это царство порядка и что все в нашей жизни можно упорядочить; людей нельзя рассортировать по категориям. Разные аспекты личности могут подталкивать в совершенно разных направлениях. Во мне сошлись либерал, консерватор и анархист. Вне моей привычной роли – толерантного леволиберала – я могу вести себя по-разному. Наверное, когда угрожаешь бейсбольной битой малолетнему негодяю за то, что он так скверно обошелся с твоей дочерью, это говорит о замашках консерватора-традиционалиста. Окей, значит, мне не чужд консерватизм.

Некоторых вещей я стараюсь не видеть. Есть такой современный термин – отрицание. Если человек окружен пламенем, но сам еще не вспыхнул, для меня это означает, что все в порядке. Ничего не хочу знать о том, что не происходит у меня на глазах, что не очевидно. Оставляю все, как есть, пока само не взорвется. А если не взорвется, то и внимания не стоит. Я не высасываю проблемы из пальца, чтобы потом не знать, куда от них деваться.

Человек очень целеустремленный, я поглощен своей карьерой, творчеством, актерским ремеслом, писательством, шоу-бизнесом, какой бы смысл в это ни вкладывали. Я привык выходить на сцену и обращаться к тысячам людей, слышать аплодисменты, а потом возвращаться домой в состоянии эмоционального опустошения.

Так происходило изо дня в день, годами, десятилетиями. Может, поэтому психологически я привык обходиться минимумом личных контактов. Работа приносит мне огромное удовлетворение, я вкладываю в нее столько сил и получаю такую отдачу! Это круговой процесс – так работает замкнутая система. Видимо, именно так моя потребность в общении с людьми, даже с близкими, в какой-то степени всегда удовлетворялась.

Но, черт возьми, человеческая природа берет свое. У нее свой балансовый отчет, от него не отмахнешься. Рано или поздно наступает момент платить по счетам. Чем дольше живешь, тем острее понимаешь, что нужно свести дебет с кредитом. Расплата неминуема. Не буду отрицать, что позиция, занятая мною давным-давно, это чистейший эгоизм: действовать в одиночку, самому писать тексты и стоять за штурвалом своего корабля, рассказывать о том, что я думаю, имея в руках только микрофон, – без коллектива, без инструментов, без режиссера, без сценариста, без продюсера – все я сам.

И упаси господи, чтобы дебетовая сторона баланса была не в порядке. К счастью, мне удалось этого избежать. Чисто умозрительно я такой вариант допускал, но никогда не задумывался, что человек при этом чувствует, как переживает.

Когда Бренда была жива, я иногда представлял себе, как мы переедем в Ирландию, куда-нибудь на юго-восток, где потеплее, поселимся вдвоем недалеко от Дублина, чтобы в любой момент можно было съездить и купить все необходимое, а не ковырять в зубах… проволокой или что у них еще идет в ход – я не очень знаком с деревенской жизнью, но не думаю, что там все так плохо. Свои писульки я мог бы отправлять издателю по электронной почте, а потом просто сидеть в саду.

Я часто спрашиваю себя: если бы все сложилось иначе, воплотил бы я эту мечту? Думаю, да. Я смог бы отказаться от сцены. Принести такую жертву.

Главное, чему научила меня человеческая природа: во всем нужен баланс. Не скажу, что мне это всегда удается. Какая-то часть меня чувствует себя обделенной. Ей тоже нужно выходить в свет, ей нужна поддержка – которой она не получает. Я не стану вдаваться в подробности. Но это полная противоположность тому, чем я занимаюсь.

Есть время делать, а есть время – быть. Я узнал об этом очень давно от своего мозгоправа Эла Вайнштейна, которого любил и которому доверял. Но он неожиданно для всех умер. От инсульта. (Очень странное чувство, когда вам отменяют прием из-за смерти терапевта.)

Но это не упраздняет и никак не затрагивает его жизненное кредо: быть, делать, добиваться.