они произойдут после того, как коммунисты схватятся с Гоминьданом, но похоже, этот шантажист не собирался угрожать жителям Шанхая. Мы продолжали гоняться за чудовищами, однако почву у нас из-под ног выбили не они, а политика.

Рома перестал растирать руки Джульетты. Теперь они были теплыми. Но он продолжал держать их в своих.

– Это не наша вина, – сказал он. – Мы наследники криминальных империй, а не политики. Мы можем сражаться с чудовищами, но не можем изменить ход революции.

Джульетта недовольно фыркнула, но ей нечего было возразить. Она прислонилась к нему, и он позволил ей прижаться к его груди.

– Что нам делать, Рома? – осторожно спросила она. – Что нам делать, когда мы выйдем отсюда?

Рома хмыкнул, и она ощутила вибрацию воздуха над своим ухом.

– Стараться выжить. Что еще нам остается?

– Нет, я не об этом. – Джульетта подняла голову и, моргая, уставилась в темноту. Рома улыбнулся, посмотрев ей в глаза. – Что будем делать мы – ты и я? По разные стороны кровной вражды, в городе, который может провалиться в ад, пока наши семьи убивают друг друга?

Рома молчал. Затем он обхватил ее рукой и вместе с ней повалился на спину на матрас. Джульетта вскрикнула, застигнутая врасплох.

– Так теплее, – объяснил Рома, натянув на них обоих одеяла.

Джульетта вскинула бровь.

– Ты уже пытаешься затащить меня в постель?

Когда Рома тихо рассмеялся, ей почти показалось, что все образуется. Может, попытаться убедить себя, что выстрелы за окном – это фейерверк, как в Новый год? Они могли бы притвориться, будто сейчас январь, представить себе, что ничего не произошло и город остается спокойным, как раньше.

Но даже когда город был спокоен, он стоял на пороге перемен. Ничто не могло остаться неизменным, когда под гладкой поверхностью бурлил такой гнев. Когда в городе снова станет тихо, гангстеры больше не будут в нем главными, но Алая банда и Белые цветы все равно продолжат свою войну.

У Джульетты оборвалось сердце. Она выпростала руку из-под одеяла и коснулась щеки Ромы.

– Жаль, что мы не родились в других семьях, – прошептала она. – Для обычной жизни, не затронутой кровной враждой.

Рука Ромы тоже поднялась, и его пальцы обхватили ее ладонь, чтобы она продолжала касаться его. Он глядел на нее, всматриваясь в ее глаза, в ее губы, как будто он долго голодал, а теперь добрался до самой изысканной пищи.

– Нет, – произнес он наконец. – Тогда мы никогда бы не встретились. Тогда я жил бы обычной жизнью, мечтая о великой любви, которой никогда не нашел бы, потому что с обычными людьми происходят обычные вещи, и обычные люди довольствуются тем, что имеют, не зная, были бы они счастливее в другой жизни. – Его голос был хриплым, но в нем звучала уверенность. – Я буду сражаться в этой войне, чтобы любить тебя, Джульетта Цай. Я буду сражаться в этой вражде, чтобы получить тебя, потому что именно эта вражда, какой бы жестокой и порочной она ни была, и подарила мне тебя, и теперь я спасу тебя от нее.

Джульетта вгляделась в его лицо – нет ли в нем признаков нерешительности? Но их не было, Рома не колебался.

– Какие красивые слова, – прошептала она. Она пыталась держаться спокойно, но знала – Рома слышит, что она задыхается.

– Я произнес их все серьезно, – ответил он. – Я бы вырезал их в камне, если бы это заставило тебя поверить мне больше, чем сейчас.

– Я верю тебе. – Джульетта наконец позволила себе улыбнуться. – Но тебе не придется вырезать это в камне, потому что мне не нужно, чтобы ты спасал меня от вражды. Я и так буду рядом с тобой.

Рома приподнялся на локтях. Мгновение – и он навис над ней, их носы соприкасались, губы оказались так близко, что они ощущали эту близость.

– Не бойся, – прошептал он. – Не бойся нашей любви.

Его ладонь коснулась ее шеи, он провел большим пальцем по ее подбородку. И время замедлилось и остановилось, образовав маленький островок только для них двоих.

– Я посмотрю этому страху в лицо, – тихо пообещала Джульетта. – Я посмею любить тебя, Рома Монтеков, и если за это город уничтожит меня, то так тому и быть.

Прошла секунда, за ней другая. Затем Рома прижал свои губы к ее губам с такой страстью, что Джульетта резко выдохнула, но тут же приподнялась и прильнула к нему. И, несмотря на все его исступление, она почувствовала искреннюю нежность, когда он начал целовать ее шею.

– Джульетта, – прошептал он. Они оба скинули с себя плащи, затем он быстро расстегнул ее платье, и Джульетта подняла руки, чтобы он мог снять его. – Моя милая, милая Джульетта.

Платье упало на пол. Рома изумленно заморгал, и его затуманенный взгляд на миг прояснился, пока он расстегивал пуговицы своей рубашки.

– Ты что, пытаешься проткнуть меня? – спросил он, достав нож из ножен, прикрепленных к ее бедру, и откладывая его в сторону.

Его рубашка присоединилась к ее платью на полу. Джульетта сорвала с себя ножны и кинула их в ту же кучу.

– Разве небольшая поножовщина между влюбленными – это не пустяки?

Джульетта сказала это в шутку, но Рома вдруг сделался серьезным, глядя на нее своими темными глазами. Он придерживал ее за локоть, но сейчас его пальцы двинулись по ее руке вверх, заставив ее кожу покрыться мурашками. Джульетта не понимала, к чему эта нерешительность, пока они осторожно не замерли на ее плече, касаясь недавно зажившей раны. Той, которую ей нанес он сам.

– У тебя останется шрам? – прошептал он.

– Пускай, – ответила Джульетта. – Он будет напоминать тебе, что ты не можешь так просто избавиться от меня.

Его губ коснулась улыбка, но он все же не дал Джульетте отмахнуться от произошедшего. Когда она пыталась что-то отмести, забыть, Рома вытаскивал это на свет и заставлял их обоих посмотреть на это без страха. А если с чем-то отказывался бороться Рома, то с этим вступала в бой Джульетта и вовлекала в схватку их обоих. Поэтому им и было так хорошо вдвоем. Они дополняли друг друга.

Рома наклонился, коснулся щекой ее лица, затем поцеловал ее плечо.

– Прости меня, дорогая.

– Qīn ài de[39], – прошептала Джульетта, заправив упавшую на глаза прядь волос ему за ухо. – Ты тоже прости меня.

Она притянула его к себе снова и припала к его губам. Им было трудно облечь свое покаяние в слова, трудно выразить, как сожалеют о пролитой крови. Они просили друг у друга прощения с помощью прикосновений,