– Ты бы не отправила своих людей убить мою мать, какая бы злость тобой ни владела. Ты не знала ее и ничего не выигрывала от ее смерти, и, поскольку я мог так и не узнать, что это сделала ты, значит, это не было сделано мне назло. Нет, ты назвала ее адрес случайно, не подумав, а все остальное сделала кровная вражда. – Рома сделал еще два шага и остановился перед ней на расстоянии вытянутой руки. – Скажи мне, что я не прав.

Джульетта отвела взгляд, чувствуя, как глаза щиплют слезы. Каким-то образом он докопался до сути дела и изложил ее с великодушием, которого она не заслуживала.

– Ты прав, – выдавила она из себя.

Рома кивнул. В мерцающем свете свечи он казался еще более крепким, прямым и уверенным в себе, как будто ничто не могло его поколебать. Но, когда Джульетта попыталась сморгнуть слезы, она присмотрелась и увидела, что он пытается сделать то же самое.

– Мы живем, сознавая последствия наших решений, – сказал он. – Я знаю это как никто другой, Джульетта. Я единственный человек в этом чертовом мире, который чувствует то же, что и ты. Ты должна была догадаться, что я все пойму.

Ему не было нужды говорить это вслух. Они оба и так это знали. Ее няня. Он говорил о ее няне и о том взрыве в доме Алых.

– Ты прав, – сжав зубы, ответила она. – Ты все понимаешь. Ты знаешь, что мы только и делаем, что отнимаем что-то у друг друга, по очереди разбиваем сердца друг друга и надеемся, что следующий удар не сокрушит нас. Когда же это закончится, Рома? Когда мы поймем, что наша с тобой постыдная связь не стоит всех этих смертей и жертв…

– Ты помнишь, что ты сказала? – перебил ее Рома. – В тот день в проулке, когда я сказал тебе, что мой отец заставил меня устроить тот взрыв.

Конечно же, она помнила. Она помнила все, она не смогла бы забыть ни одной минуты их общей истории. И в зависимости от перспективы, это можно было считать либо драгоценным даром, либо ужасным проклятием.

Ее голос понизился до шепота.

– Мы могли бы сразиться с ним.

Рома кивнул. И вытер глаза.

– И куда же подевалась та решимость, Джульетта? Мы продолжаем прогибаться перед тем, чего от нас требует кровная вражда, мы сами отказываемся от желаемого из страха, что у нас это отнимут. Почему мы должны гадать, когда закончится это взаимное уничтожение? Почему мы не восстаем? Почему мы просто не положим этому конец?

Она горько рассмеялась.

– Ты задаешь вопрос, ответ на который ты уже знаешь. Я боюсь.

Она так боялась, что ее накажут за ее выбор, и если было легче остановиться, то как она могла этого не сделать? Если существовала возможность выбрать спокойствие, а не боль, то как она могла сделать иной выбор?

Но Джульетта знала, что обманывает себя. Когда-то она была смелее.

Рома подошел ближе, взял ее за подбородок и заставил посмотреть на него. Джульетта не отшатнулась. Ей было знакомо его прикосновение. Оно было нежным даже тогда, когда он пытался быть беспощадным несколько дней, недель или месяцев назад.

– Чего ты боишься? – спросил Рома.

Губы Джульетты приоткрылись, и она сделала короткий резкий выдох.

– Я боюсь последствий любви в городе, где властвует ненависть, – прошептала она.

Рома убрал руку. Он молчал. Может, это конец? Но как бы она ни старалась убедить себя, что им будет лучше, если их отношения прекратятся, перед ее глазами вдруг встало будущее – будущее без этой любви, без этой борьбы, – и в нем было только горе.

– Ответь мне, – вдруг заговорил он. В его словах ей почудилось что-то странно знакомое, и она с некоторой задержкой поняла почему. Он вторил ей, вторил тому, что она сказала в тот день за зданием газеты коммунистов, когда упала на траву с такими же окровавленными руками, как сейчас. – Ты любишь меня?

У нее защемило сердце.

– Почему ты спрашиваешь? – хрипло проговорила она. – Меньше часа назад ты хотел, чтобы я умерла.

– Я сказал, что хотел, чтобы ты умерла, – подтвердил Рома. – Но я никогда не говорил, что не люблю тебя.

– А между одним и другим есть разница?

– Да. – Его пальцы дрогнули, как будто он собрался снова коснуться ее. – Джульетта…

– Я люблю тебя, – прошептала она. И, вторя его словам, сказанным столько месяцев назад, продолжила: – Я всегда любила тебя. Прости, что я лгала.

Одно мгновение Рома стоял неподвижно. Они смотрели друг другу в глаза, видя в них правду. И, когда Джульетта задрожала, Рома наконец сжал ее в таких крепких объятиях, что она вскрикнула, но обняла его так же исступленно. В конце концов, именно этим они и были. Два сердца, прильнувшие друг к другу, две тени, слившиеся в одну в мерцающем свете свечи.

– Мне не хватало тебя, дорогая, – прошептал он по-русски. – Мне так тебя не хватало.

* * *

В городе царил хаос, и все же Кэтлин продолжала блуждать по улицам в состоянии какого-то транса, и ей не досаждали ни рабочие с винтовками, ни гангстеры, вооруженные тесаками. Они словно не замечали ее, хотя, конечно, это было не так. Она ловила на себе их взгляды, но они просто скользили по ней глазами, не видя причин беспокоить одинокую девушку, бродящую по улицам с таким видом, будто ей никуда не надо.

Она не знала, где искать Розалинду. Она обошла все места, где та обычно бывала, но кабаре было заперто и рестораны тоже. Их любимые магазины были разграблены, витрины разбиты, двери сорваны с петель. Куда вообще могла пойти Розалинда? Кэтлин надеялась только на одно – что незримая связующая нить влечет ее к сестре.

Она шла все дальше. Ей всегда и везде удавалось сойти за свою, сделать вид, будто она приглашена, потому что в ином случае она ждала бы приглашения вечно.

Кто бы мог подумать, что это умение пригодится ей и во время революции?

– Ой!

Кэтлин обернулась. Кажется, вскрикнул ребенок, но что ребенок может делать на улице в такое время?

Она повернула за угол, и действительно – на тротуаре растянулась маленькая девочка. Девочка неуклюже встала, отряхнулась, стерла пыль со своих ладоней и одернула юбку. Кэтлин показалось, что она где-то видела ее, но где?

– С тобой все в порядке? – Кэтлин быстро подошла к девочке и опустилась на корточки, так что подол ее ципао коснулся грязной земли. Ничего, пустяки.

– Ага, – робко ответила девочка и показала