– Ага, значит, денежек на покупки по карточкам не хватает!

Начальник транспорта решил в пути следования к межзональной границе организовать нам царский ужин. Попробовали мы его только на следующее утро в 5.30. Мы проехали Котбус, Наумбург, Веймар, Эрфурт и Готу. В Эйзенах мы прибыли в полдень 31 декабря. Развалин было не очень много, но и людей тоже. Многие дома казались опустевшими. Ни штор, ни занавесок. Пустые улицы и темень вечером и ночью. Изредка блеснет светом окно. На всех вокзалах полицейские посты. Может, они тоже выставлены здесь, чтобы защитить нас от проявлений народного гнева? Как в Польше? С весьма умеренной радостью, почти неотличимой от подавленности, прошел первый день на немецкой земле. Впрочем, другого мы и не ожидали – слишком хорошо изучили советскую действительность! И мысли каждого были сосредоточены на следующей ночи, когда мы выедем к межзональной границе. Оставалось всего несколько часов. Ничего, пройдут и они, как прошли все восемь лет.

Поезд неторопливо подъезжает к вокзалу, как в Фюрстенвальде, оцепленному «народной полицией». Путь, на который прибыл наш состав, – самый последний. Мы выходим из вагона с противоположной вокзалу стороны и оказываемся на пустыре, от которого отходит асфальтированная дорога. Мы видим грузовик, предназначенный для перевозки нашего багажа. Его немного. Мы грузим мешки и чемоданы. Автобусы за нами уже высланы. Поскольку лагерь находится в сотне метров или чуть дальше, предпочитаем не ждать, а пешком дойти до него. Позади ни охраны, ни постов.

Передвигаемся мы нестройной толпой, никакого конвоя, никаких криков «давай-давай». Нас окружают мальчишки из местных. Предлагают помочь донести сумки. В сумках русское белье и всякие не очень нужные мелочи. Мы дарим им эти сумки, они их с радостью принимают. Жизнь здесь – сплошная нужда. У входа в лагерь снова «народная полиция». Они тут же прогоняют наших молодых друзей.

В лагере мы видим бараки, но уже европейского типа. Нам предложены комнаты, но поскольку задержимся мы здесь на пару часов, решаем привести себя в порядок. У душевых столпотворение, сами душевые мы воспринимаем как воплощение комфорта.

Все кругом бреются и моются, стремясь выглядеть безукоризненно при переходе границы. Многие, если не все, заботятся и о том, чтобы не исколоть целующих их близких трехдневной щетиной. Пока мы наводим блеск, по громкоговорителю объявляют о начале «обмундирования». Фамилии перечисляются уже в соответствии с немецким алфавитом. Чем ближе к началу, тем лучше. Если выдают зимнюю одежду для тысячи особ, первые в списке могут выбрать себе по вкусу цвет, обратить внимание на качество одежды и получить подходящий размер. Ну а последним в списке достается, как правило, все наихудшее.

В точности так же было и на этот раз – первые в списке разобрали все лучшие костюмы, рубашки и галстуки, а последние – то, что осталось. Мне попался светлый летний костюм размера на два больше. Позади лагеря у ограды собрались люди, а пленные, получившие новую одежду и сменившие ее, старую кидали через ограду. Люди с охотой эту одежду принимали, чувствовалось, она им еще пригодится. А мы из этого сделали один вывод – превозносимая до небес Германская Демократическая Республика не в состоянии обеспечить своих граждан самым необходимым.

Но это надолго не затянулось. «Народная полиция», с чувством неприязни наблюдавшая эту сцену спонтанного братания, выполнила приказ своего совсем юного майора. Все собравшиеся у забора были мгновенно рассеяны, а сам майор так ретиво выполнял свои служебные обязанности, что толкнул какую-то старушку. Пожилая женщина упала на землю и с трудом поднялась. Критические выкрики с нашей стороны вынудили этого майора ответить:

– Вас выпустили лет на десять раньше. Вас нужно обратно в Сибирь загнать!

Вот этого майору говорить не следовало. Пленные – вообще народ ранимый, а в этом случае речь шла об оскорблении. И хлипкий забор затрещал под напором их рук и готов был упасть. Майор, поняв, что дело плохо, быстро отступил вместе со своими подчиненными.

Стемнело. По громкоговорителю первых по списку стали приглашать в автобусы, на которых им предстояло пересечь проходящую по Варте межзональную границу. Те, чьи фамилии начинались на A, B, C и D, исчезли. В лагере стало просторнее. Я вновь занялся укладкой рюкзака. Он стал меньше и легче. Время есть, так что можно угоститься чашечкой чая в столовой. В девять часов стали выкликать пленных с фамилиями на букву L. До меня очередь пока не дошла. Но в плену становишься недоверчивее. Едва я поднялся, как добрались и до первой буквы моей фамилии. Я даже не помню толком, как я вскочил в этот автобус. Вот и последний рейс до зональной границы. Нам сказали, что эта поездка займет около полутора часов. Мы отсчитываем время по минутам. За полчаса до наступления Нового года мы уже будем на месте и под перезвон новогодних колокольчиков минуем мост.

Про этот мост я уже был наслышан. Те, кому выпало переходить через него, утверждали, что там стоит американский офицер и поименно выкликает каждого. Тот, чью фамилию назвали, должен перейти мост и оказаться на территории Западной Германии. И пока мы ехали, все наши мысли были сосредоточены на этом мосту. Я мысленно представлял, как с рюкзаком на спине и чемоданом в руке величаво прошагаю через границу, отделяющую меня от ада, и исчезну в темноте, не глядя на злобно уставившееся на меня призрачное божество девятилетнего рабства.

Мы проезжали множество маленьких городов, и везде пустота. Даже света в окнах почти не было. Дорога петляла, поднималась, потом снова шла вниз. Мы ехали мимо холмов, ущелий, деревьев. Было темно хоть глаз выколи. Но при свете солнца здесь наверняка красиво.

Потом остановка. Это означало, что необходимо выйти. Перед нами протянулся шлагбаум, а за ним виднелся мост. Да, да, мост! Ни русских, никого. Разве что пара приторно вежливых служащих «народной полиции». На прощание! Нам было сказано, что как ни жаль, но транспорта на той стороне нет. И нам предстояло положить багаж на землю, а позже погрузить на грузовик, который доставит и багаж и нас вместе с ним уже в другой лагерь. А сейчас пожалуйте вот по этой асфальтированной дорожке вперед. Что потом, поймете.

И мы, кто в одиночку, кто небольшими группами, зашагали по мосту. Американского офицера не было. Мы в одном месте сгрузили наш багаж и ринулись во мрак ночи. Все это очень походило на ночную мессу в костеле. Благоговейную тишину не нарушало ничто. Серьезно и торжественно на нас взирали выстроившиеся в ряд у края дороги ели. Их кроны припорошил снежок. Над нами сияло звездами небо. И Орион, на который мне столько приходилось мечтательно смотреть все эти годы, думая о том, что в тот же момент на звезду смотрят где-то далеко-далеко мои дорогие и любимые. Да, прав был поэт, воспевший новогоднюю ночь.

Нами овладело состояние праздничного опьянения. И позади, и впереди – покой и тишина. Ни намека на остервенелый крик конвоира. Только звуки наших шагов. Тишина поглотила нас без остатка. Это была самая настоящая новогодняя ночь, о которой мы столько мечтали, лежа на нарах, о которой грезили в жаркие пыльные дни, в дни, когда невыносимо завывает бушующая за окнами бараков пурга. Наступил момент, когда я просто не мог не остановиться и не прочувствовать радость, счастье и торжественное безмолвие момента. Секунды отделяли нас от официального вступления на землю родины, секунды, знаменующие конец нашим многолетним мукам.