Группа из восьми товарищей пригласила меня присоединиться к своему кружку. Там они обсуждали художественные, технические, но, прежде всего, философские вопросы. В лагере этот «кружок философов» пользовался большим уважением. Мы как раз занялись атомной физикой и слушали объяснения нескольких имевшихся в наших рядах физиков. Результаты нашей работы быстро становились известными, и на следующий день обсуждались в лагере.

Неформальный характер наших разговоров означал, что мы часто перескакивали с пятого на десятое. Например, возник вопрос, что бы делали Шиллер и Гете, окажись они в нашем лагере. Единодушно решили, что Шиллер, несомненно, вечно торчал бы в штрафниках, а Гете перебивался участью главы культурной группы или шеф-повара. Никакая другая идея не обсуждалась живее.

Однако всеобщий интерес вызывала и ядерная проблема. В этих научных дискуссиях участвовали даже Виллибальд и Антон, два несусветных типа, отличавшихся как полным отсутствием интеллекта, так и физической немощью. Они были неразлучными друзьями, Антон по одной лишь фотографии из дома пообещал после благополучного возвращения в родные пенаты жениться на дочери много старшего его Виллибальда. Притом будущий зять почувствовал себя обязанным дать своему невежественному будущему тестю научную подготовку. Они часами гуляли по лагерной улице, и истинным праздником было смотреть, как Антон нетерпеливо что-то объясняет Виллибальду, нежно и с превосходством знатока на того поглядывая. Остротами по лагерю гуляли подслушанные обрывки этих товарищеских бесед. И нас, разумеется, очень интересовало, что именно рассказывал Антон тестю об атомной физике. Однако для чего-то конкретного лекции Антона оказались слишком запутаны. Говорили только, что, в конце концов, Антон остановился, посмотрел на Виллибальда и вдруг укоризненно спросил:

– А ты следишь за моими объяснениями?

Дух науки дошел до каждого уголка лагеря. Особенно интересовал Сартр. Тем не менее прочитать Сартра на самом деле никому не удалось. Всего несколько статей о Сартре было в доступных русских журналах. Однако эти статьи не имели ничего общего с серьезными академическими дебатами.

Лучше обстояло дело с Райнхольдом Шнайдером. Каким-то образом отдельные его произведения попали в лагерь. Никто не знал, как именно, однако их могли только контрабандой доставить в посылках. То, что это возможно, мы поняли, когда в один прекрасный день появился и в дружеском кругу стал ходить экземпляр «Истории греческой философии» Кранца.

Относительно доступна была научная литература. Благодаря связям удалось получить кое-какие хорошие русские работы, в особенности по ядерным проблемам. Были очень интересные русские математические статьи. Также полезные материалы имелись в распоряжении желающих изучать английский и французский. В книжных магазинах Сталинграда продавались общедоступные издания английских и американских писателей с изображающими разврат буржуазного общества отрывками из их произведений. Во фрагментах были доступны Теодор Драйзер, Эптон Синклер, Синклер Льюис, а также Диккенс и даже старина Джонатан Свифт. Рабочие бригады по конфиденциальным каналам оперативно скупили все продававшееся в Сталинграде.

Кроме того, в лагере процветала своя литература. Помимо трогательных святочных рассказов собственного сочинения, существовали целые системы новой философии. В лагере было написано немало стихотворений, а совершенная форма и глубокое чувство многих из них заслуживали того, чтобы о них узнал мир. Писали даже музыку, и это было настоящее благословение для нашего сообщества, ибо получить ноты из дома было невозможно. Поскольку нотная бумага, как и всякая другая, подлежала безжалостной конфискации, поступавшие из дома ноты конфисковывали. Тем не менее удалось не только сформировать оркестр из двадцати пяти хорошо подготовленных музыкантов, но и создать достаточный репертуар, записанный на бумаге, принесенной бригадами с работы. Там появились концерты камерной музыки, мужские хоры, сюиты для оркестра. По памяти были мастерски воссозданы вальсы Штрауса, танго, характерные пьесы. Но, кроме того, в солидном безукоризненном исполнении на торжественном концерте могли прозвучать баллада Сенты из «Летучего голландца», хор паломников, Моцарт и Россини.

Помимо искусств и наук, поразительный бум также переживал частный сектор. Некоторые товарищи, в особенности неспособные заработать иначе пожилые инвалиды, «продавали» кое-какие полученные из дома сокровища. Покупали их члены рабочих бригад, как правило состоятельные, либо для себя, либо для перепродажи на работе русским.

Товарищи, работавшие в лагере, почти исключительно инвалиды, принялись оказывать услуги всякому, кто готов заплатить. Были опытные штопальщики чулок, обжарщики кофе и переписчики книг. Художники рисовали поздравительные открытки. По цене 2 рубля. За десять рублей в сутки инвалиды шли работать с бригадой. За 15 рублей столяр мастерил деревянный чемодан. Такой был почти у каждого. Цена на небольшие столики и стулья, необходимые для вечерних посиделок на открытом воздухе, зависела от исполнения. Уже по 3 рубля были доступны солидные ножи. Если при следующем обыске нож конфисковали, в течение дня можно было за 3 рубля легко получить новый.

В прачечной также было «частное отделение». Состоятельные члены бригады платили за рубашку рубль, но эта роскошь была доступна и бедным. Они платили столько, сколько считали возможным, и это было хорошо.

Во всех бараках организовали «частные столовые», куда из лагерной столовой приносили не только весь дневной рацион, но и многое из того, что с большим трудом и немалым риском приходилось доставлять контрабандой. Если у кого-то изымали из посылки бритвенные лезвия, он шел в соседнюю столовую в бараке и там покупал новые.

Чистка картошки была обязательна для всех товарищей. Каждый день назначали одну-две команды. Поскольку члены рабочих бригад обычно приходили с работы усталыми, а денег у них хватало, почти никто из бригад не ходил чистить картошку. Эту задачу выполнила добровольная «бригада очистки картофеля», членам которой платили 2 рубля за вечер очистки.

За 15 рублей в сапожной мастерской можно было «по мерке» сшить новую обувь. Искусно и за умеренную плату перешивали одежду, меняли воротнички на рубашках и изготовляли новые «носки». Никому не пришло в голову дилетантски перерабатывать порошок для пудинга, шоколадный крем и другие, полученные из дома продукты. Для этого существовала «народная кухня», по закону работавшая бесплатно, однако фактически по строго фиксированным ставкам. Любой, у кого хватало денег, мог время от времени получить жареного цыпленка.

Важнейшая потребность удовлетворялась созданием компании уборных, вскоре получившей широкое признание. Ее основатель и руководитель Юпп, чье коммерческое чутье позволило ему осознать возможность коммерциализации удобств для пленных. Туалеты отстояли далеко от бараков, и ходить туда ночью в мороз приятности не составляло. Но даже в теплые месяцы никого не радовала перспектива длительной прогулки, в особенности в дождь, и возвращения в барак с налипшей на «опорках» мокрой глиной. Вследствие чего создавались благоприятные предпосылки не только для сезонной, но для ненадежной и постоянной работы компании.