Переговоры были назначены на утро 3 февраля, и в ночь перед ними хитрый Хамза-паша послал двести янычар в тыл второму Дракону, в Дайю, чтобы не дать ему отступить в Дымбовице. Нам пришлось убивать их на самом рассвете, только после того, как эта вторая османская засада отправила гонца в Джурджи с сообщением, что янычары успешно встали в условленном месте.

Юнус-бей со свитой в пятьдесят человек прибыл в Ойнаку, где начал переговоры с Владом, дожидаясь, пока воины Хамзы-паши полностью окружат лагерь отчаянного валаха. Я тут же выставил заслон у Джурджу, и наши гвардейцы серыми тенями заняли позиции за спинами турецких убийц. Увидев, что четыре тысячи османских воинов уже находятся везде, Юнус-бей и Хамза-паша прямо в шатре объявили Владу III Дракуле, что по приказу Мехмеда Завоевателя валашский господарь арестован за прошлогоднее дело у Субботицы. Катаволинос был особенно оскорбителен, надеясь вызвать ярость Влада и убить его на месте, выполнив заказ Брашова. Юнус-бей едва успел договорить свою последнюю подлость, как наши мастера тайной стражи стерли его свиту в пыль и вместе с Хамзой за пятнадцать мгновений перенесли их, как два бревна, за боевые повозки, которые, закрыв проход за Владом, тут же ощетинились пиками наших гвардейцев, за которыми у пушек с зажженными фитилями уже стояли витязи Дракулы, а сам второй Дракон и его боевые пятерки с кувшинами греческого огня заняли места по всему боевому кругу своего маленького лагеря.

Оставшиеся без своего главнокомандующего османы с ревом бросились на валашский круг и получили в лицо страшный залп из стрелявших пороховыми зарядами двадцати пушек, проложивших в турецком лесу целые просеки. Разъяренные османы ринулись на бешеных гяуров, начав страшный бой на возах, а мы, услышав долгожданные выстрелы, уже мчались на помощь нашим братьям по оружию.

Через пятьсот невыносимых для меня мгновений восемь ударных конных групп со всех направлений железными клиньями врезались в османов Хамзы, а остальные гвардейцы закрутили вокруг убийц сумасшедший конный вихрь, рядами укладывавший турок трупами по всему внешнему периметру. Началось наше долгожданное валашское колесо, впервые применяемое в сложнейших боевых условиях против превосходящих сил противника.

Как только клинья завязли в необозримом османском море, мои мастера на их жалах и на повозках боевого круга одновременно метнули в их гущу десятки кувшинов с греческим огнем, и тут же еще раз с повозок ударили пушки. В толпе нападавших, над которой везде развевались языки пламени и слоился густой черный дым, начался ад, который наши гвардейские колонны пронзили насквозь и прорубились к нашим братьям, и я наконец встал рядом с моим другом, стоявшим на куче османских трупов с окровавленными мечами в руках, за которым боевая пятерка держала полумертвых от увиденного ужаса Хамзу-пашу и Юнус-бея, и от предателя уже раздавалось зловоние.

Три тысячи конных всадников не могут окружить четыре тысячи пеших воинов, поэтому проведение валашского колеса не предусматривает взятия пленных убийц. Мы перебили всех османов до одного, перехватив нескольких бежавших на прозрачном дунайском льду, ставшим из белого красным. Никто, в том числе и Мехмед, пока не должен был знать, что произошло у Джурджу 3 февраля 1460 года. Никто не должен был предупредить гарнизоны дунайских турецких крепостей, что к ним, как ветер, несется заслуженная валашская смерть.

К полудню в Ойнаку все было кончено. Трупы убитых османов горели в огромных кучах, а Влад и четыре боевые пятерки тайной стражи стремительно неслись в Джурджу, преследуемые нашими гвардейцами, отстающими от них на семьсот шагов. У выездной башни знакомой нам до последнего камня крепости одетый как янычарский ага Влад закричал, что Хамза-паша требует подкреплений, ворота отворились, и двадцать отчаянных валахов влетели в неприступную Джурджу. Яростный бой, закипевший у попытавшихся закрыться ворот, продолжался совсем недолго, потому что мы вслед за господарем вломились на крепостной двор, и за нами в Джурджу входили и наши заждавшиеся у Кэлугэрени стяги. Совсем скоро из семисот человек гарнизона в живых не осталось совсем никого, а Влад со своими воинами уже скакал по дунайскому льду к расположенной напротив теперь уже нашей Джурджу турецкой крепости Русе, с которой было покончено еще быстрее, чем с ее вечной каменной соседкой. Трупы оккупантов горели в огромных кострах, башни и стены занимали наши воины из подошедших от Кэлугэрени стягов, а мы, я с тысячей, а Влад с двумя тысячами гвардейцев в сопровождении нашей тайной стражи, быстро расходились по Дунаю в разные стороны очищать от врага родную землю, на которой для нас были, конечно, подготовлены подставы отдохнувших лошадей.

С утра 3 февраля тайная стража Влада Неистового начала перехватывать всех гонцов в турецкие крепости, к которым на следующую ночь как можно ближе с севера подошли наши стяги, так и оставшиеся незамеченными их обленившимися гарнизонами. На рассвете я с воинами, проскакав почти шестьдесят верст, с ходу в турецкой одежде влетели в ворота Зимницы и удержали их до подхода главных стягов. Зимница и Новиград на турецкой стороне были взяты так же, как и Джурджу. В Турну-Мэгуреле мы ворвались на следующий день, но турецкий Никополь не тронули, чтобы не иметь никакого отношения к исчезновению любимого сокольничего султана Хамзы-паши. В течение трех следующих дней мы перебили все оккупационные гарнизоны в Карабии, Гигене, Бекете, Козлодуе, Мизии, Расте, Ломе и Калафате, врываясь в них небольшой группой в турецкой одежде и удерживая открытые ворота до подхода регулярных стягов.

После захвата валашских крепостей в 1448 году османы перебили на нашем берегу не успевших уйти жителей, а затем заселили опустевшие села отставными янычарами. Одновременно с захватом крепостей мы сажали в этих селениях на кол чиновников Мехмеда, убивали сопротивлявшихся, отправляли на южный берег женщин и детей, после чего предавали огню свои бывшие села, в которые теперь уже не могли вернуться новые оккупанты.

К 10 февраля на расстоянии двухсот пятидесяти верст к западу от Дымбовице на Дунае больше не было ни одного османа. Еще через четыре дня мы радостно обнялись с Владом в освобожденной Джурдже, где в 1444 году мы последний раз видели тени наших отцов. Мой друг рассказал, как с гвардейцами брал Олтеницу, Туртукай, Кайнарджи, Кучук, Кэлэраши и Силистрию, соединился с боярскими дружинами в Фетешти и вырубил всех османов в Чернаводэ, Меджидии и Черкырми, вернув Валахии и Молдове их побережье Черного моря и всю южную Добруджу.

Юнус-бей и Хамза-паша, единственные, кто остался в живых в устроенном Владом для турок дунайском ужасе, в закрытой повозке были отправлены в подвалы Дымбовице, а я под диктовку Влада написал письмо Мехмеду, занятому в этом году Скандербегом, в котором в как всегда ироничной манере моего друга сообщил Завоевателю, что в его отсутствие валашскому господарю пришлось самому наказать своенравных османских пограничных уджбеев, рискнувших нарушить подписанный великим султаном мирный договор и напавших на беззащитные валашские села за Дунаем.

За две недели мы убили на Дунае двадцать пять тысяч османских оккупантов, из которых более двадцати тысяч составили гарнизоны их крепостей. Тайная стража докладывала из Османской империи, что турки, которые увидели, как их стерли на чужой земле, в ужасе бегут на юг не только от Дуная, но и из бывшего Константинополя, боясь нашествия второго Дракона, которого все чаще называют Дьяволом, а султан вынужден прекратить бои в непокорной Албании и вернуться в Эдирне.