–Господь одарил тебя всем,– говорила она без всякой зависти,– большим домом, чудесными детьми…

–Мои дети,– строго возражала Эмма,– лентяи и бездельники.

Урсула знала, что это не так, и сама Эмма знала, что это не так, но никогда не хвалила детей перед посторонними. Оставаясь нежной с обоими мальчиками, она стремилась воспитывать в них скромность, а потому словно не замечала их талантов, хваля только за усидчивость и послушание. Томас отличался живым умом и жаждал делиться открытиями, которыми щедро одаривала его юность. Старательно морща лоб, он читал Урсуле катехизис и пересказывал притчи, услышанные от учителей-иезуитов. Но с гораздо бо́льшим удовольствием мальчишка показывал ей блестящих жуков-бронзовок и жужелиц и демонстрировал, как можно маленьким зеркальцем приручить юркий солнечный луч.

Младший, Вильгельм, все время держался рядом с Эммой. Ласковый, как кошка, он неохотно разлучался с матерью и тяжело переносил ее отсутствие. Искания брата его не волновали, но когда Эммы не было рядом, он увязывался за Томасом, а тот относился к нему со сдержанным терпением.

Глядя на них, Урсула не могла не думать, каковы были бы ее собственные дети. Даже тот, кого она вытравила из чрева. Раньше он мерещился ей чудовищем с козлиной головой и петушиным гребнем, что исторгает из пасти грязную брань. Но ведь Зильберрад приходился отцом и Томасу с Вильгельмом, которые на первый взгляд ничем на него не походили… А каков будет ребенок Агаты?

Она уже успела рассказать Эмме, что раньше, до своего вымышленного замужества, была нянькой и присматривала за девочкой-сиротой, мать которой сожгли по обвинению в колдовстве. Самой девочке повезло: ее взяли под опеку в хорошую семью.

–Ужасно!– Эмма казалась искренне расстроенной.– Когда-то в Ортенау тоже было очень много ведьм, но благодаря нашим молитвам Спаситель избавил нас от сей напасти. Они жили среди обычных людей, притворялись такими же, как мы, а потом насылали на город дожди и град, чтобы побило весь урожай, вызывали ветер, чтобы уничтожить виноградники, выпускали на свободу чуму… Слава Богу, что их больше нет! Однако я твердо убеждена, что дети не должны нести наказания за материнские грехи. Хорошо, что о твоей подопечной позаботились добрые люди. Лет десять назад в Оффенбурге тоже была подобная история. Я даже помню, как звали ту малышку: Агата. Красивое имя… Я видела ее один раз, но мельком и совсем не помню, как она выглядела.

–А что с ней стало?

–Ее мать, Эльзу Гвиннер, разоблачил мой муж. Мне было тогда восемнадцать лет, я всего полгода как вышла замуж, но уже носила под сердцем Томаса. Поэтому Рупрехт мне ничего не рассказывал о своих делах, чтобы я не волновалась. На казнь он мне тоже запретил ходить, чтобы это зрелище не навредило ребенку. Вдобавок тогда на свободе оставалось еще немало других ведьм. Кто-нибудь из них мог похитить плод из чрева – ты же понимаешь, как они ненавидели нашу семью… Но я чувствовала этот ужасный запах. Ох, Урсула, мне следовало тогда уехать из города! Но я думала, что, если закрыть все ставни, дым сюда не проникнет.

Она содрогнулась при одном воспоминании об этом. Но, как оказалось, Эмму тогда сильно поразило и то, что маленькую дочь Эльзы держали в ледяном карцере. «Как мог палач,– возмущалась она,– так обращаться с невинным ребенком? Если бы Рупрехт узнал, он бы ни за что этого не позволил!»

Урсула промолчала. Порой у нее возникало чувство, что они говорят о совершенно разных людях. Однажды, думала она, дверь откроется и войдет Рупрехт Зильберрад – высокий красивый мужчина с добрыми глазами и широкой улыбкой. Он ничем не будет напоминать того, который прижимал ее к кровати, задирал на ней юбки и разрывал ей нутро.

–А куда потом девалась эта девочка?

Эмма удивленно моргнула. Нить беседы она теряла так же легко, как предметы вокруг себя.

–Ее взял к себе герр Вагнер. Я видела его всего один раз и не знаю, что о нем и думать. Он хорош собой, учтив, весел, но знаешь, о нем ходят такие слухи… Говорят, он распутник, каких поискать,– ее бросило в краску от смущения.– Странно, что такой человек решил позаботиться о маленькой девочке. Но, может, он просто хотел дождаться, пока она вырастет, чтобы растлить ее и заставить удовлетворять свои извращенные прихоти.

–Это твой муж так говорит?

Эмма глотнула воды, не желая отвечать на вопрос, и Урсула впервые почувствовала к ней нечто вроде отвращения. А еще обиду за Кристофа Вагнера. Его можно было упрекнуть во многом, но только не в подлости. Поразительно, но чернокнижник, заключивший Пакт с демоном, был самым порядочным человеком из всех, кто ей встречался.

После того как Ауэрхан принес весть о письме из Эльвангена, Урсула места себе не находила. Известие, что Агата может вернуться к ним в Шварцвальд, не давало ей покоя, и она при встрече выложила все Эмме, не успев скинуть с плеч шаль. Но, конечно, не стала уточнять, что речь идет о той самой Агате Гвиннер.

Эмма выслушала Урсулу очень внимательно. Она хмурила лоб, удивленно округляла глаза, несколько раз переспрашивала, потому что с трудом удерживала внимание дольше пары мгновений, а потом сказала:

–Как жаль, что твоя бывшая воспитанница приедет одна! Разлучаться с мужем очень тяжело. Каждый раз, когда Рупрехт уезжает, первое время я рыдаю сутками. Я и сейчас много плачу, знаешь?

Урсула не знала. Эмма меньше всего напоминала женщину, которая неистово, до слез, будет скучать по компании мужчины. Как с ней обращался Зильберрад? Мучил ли он ее в постели, как Урсулу? Но будь это так, вряд ли бы Эмма ждала его. А она говорила о своем Рупрехте каждую встречу и показывала письма, содержания которых Урсула не желала знать, но Эмма все равно зачитывала их вслух. Муж называл ее «душа моя» и «ангел мой», всегда осведомлялся о здоровье детей, а в конце обязательно указывал, сколько осталось до его возвращения.

«Еще два месяца, не больше»,– читала Эмма и вздыхала.

«Два месяца»,– говорила себе Урсула.

Еще два месяца Эмма будет принадлежать только ей.

* * *

Агата взяла с Рудольфа слово, что через два месяца они отправятся вдвоем в Шварцвальд, где она сможет спокойно доносить беременность. Она была даже рада, когда муж признался, что втайне от нее написал Вагнеру. Однако до той поры нужно было сделать так, чтобы спасение подозреваемых в ведовстве проходило легче и проще. Для этого ей нужен был собственный демон.

Агата блестяще знала теорию. Она много раз видела, как вызывает демонов Кристоф. Адские учителя преподавали ей музыку и математику, рассказывали о природе вещей и устройстве человеческого тела. Она назубок выучила главное правило: демонам нельзя верить. С ними нельзя заключать Пакт. По крайней мере, пока этого не позволит Кристоф Вагнер.

Но Вагнера прямо сейчас не было рядом. Как бы Агата на него ни злилась за то, что он велел Ауэрхану оторвать ей голову, она не могла избавиться от желания его увидеть. Вагнеру понадобилось бы совсем немного времени, чтобы проверить, все ли сделано верно. Он осмотрел бы магические круги, вырезанные из тонкой голландской бумаги и наклеенные на льняную ткань, проверил, нет ли ошибок в заклинаниях, удостоверился, что Агата точно помнит, какие слова нужно произнести, и что она готова сохранять хладнокровие, если Мефистофель явится в облике огненного медведя. Он бы нашел слова, чтобы ее подбодрить. Его насмешливая улыбка раззадорила бы ее и пробудила в ней азарт, нужный для успешного завершения дела.