* * *

Когда Агата встала, постель рядом с ней уже пустовала и башмаки Рудольфа исчезли. Уходя, муж наполнил оловянный тазик водой, рядом положил чистое полотенце и кусок душистого мыла, а еще черствую корочку хлеба, которая помогала справляться с приступами тошноты по утрам. Агата медленно жевала ее, глядя на потолочные балки, и не спешила вставать. Во рту со вчерашнего вечера остался противный привкус вина.

Итак, они убедились, что вывозить людей под видом трупов – плохая мысль. Агата знала, что Рудольф не будет больше даже пытаться, но сильно разочаруется в самом себе. Так бывало и тогда, когда у него умирали пациенты. Доктор ам Вальд был убежден, что Господь таким образом желает показать ему, что он где-то свернул не туда. Ведь если бы Создатель направлял его руку, больной исцелился бы даже от самой тяжелой хвори.

По мнению Агаты, между ее мужем и бывшим опекуном была не такая уж большая разница. Один полагался на благосклонность Бога, другой – на расположение Люцифера, но суть одна и та же. Мало кто на этом свете рассчитывает только на себя. Вот и сама Агата десять лет плясала под дудку Кристофа Вагнера, выполняя каждую его прихоть, ни разу не сказав и слова против. Теперь настал черед Рудольфа как мужа распоряжаться ее судьбой. Неужели такова участь женщины – всегда оставаться в тени мужчины?

Ее взгляд упал на сундук, что вчера распотрошил Рихтер. Теперь платья аккуратно висели на спинке стула – чувствовалась забота Рудольфа, который не мог пройти мимо валяющейся одежды. Агата опустилась на колени перед сундуком, аккуратно вынула оставшуюся одежду и бархатные мешочки с украшениями, а затем поддела ногтем и подняла ложное дно. Под ним в тайнике лежали пять свечей из девственного воска с примесью жира черного козленка, кадило, нож, на лезвие которого никогда не попадала кровь, мешочки с курениями, чернила из киновари и маленькая жаровня. А еще там покоилось самое ценное: гримуар, переплетенный в нежную телячью кожу.

Агата еще никогда не призывала демонов самостоятельно, без помощи Кристофа и Ауэрхана. Сейчас ей предстояло сделать выбор. Можно было попытаться воззвать к великому князю Барбиэлю, который умел в мгновение ока переносить людей туда, куда они пожелают. Так они без всякого труда могли бы перемещать спасаемых в безопасное место. Беда была лишь в том, что Барбиэля сначала нужно было подчинить, а для этого хорошенько отхлестать. У нее не было при себе можжевеловых розог, но даже если бы и были, Агата вряд ли смогла бы нанести князю ада хоть сколько-то серьезные увечья.

Она полистала страницы гримуара, каждую из которых переписывала сама, много раз перечерчивая схемы, чтобы получилось идеально. Вот, например, плащ Фауста, на котором Кристоф Вагнер летал, когда не хотелось ехать в карете. Будь у Агаты отрез красной материи, заколдовать его было бы нетрудно. Но летящий на плаще человек привлекает внимание, а черных бобов невидимости у нее при себе не было.

Может, призвать огненных духов? Они тоже помогают человеку во всех делах, но по природе своей медлительны и на зов являются неохотно. Она перелистнула страницу: со следующего листа на нее смотрел свирепый красный медведь с дикими глазами. Печать для его призыва не выглядела сложной, а заклинание прельщало неприличной краткостью. В тексте встречалось упоминание, что в человеческом обличии демон может быть весьма обаятелен и дружелюбен, и хотя у него нет к людям никакой милости, он охотно поможет, если его заинтересовать.

На этой странице убористый почерк Агаты сбился, крупные корявые буквы разбегались, словно она писала в темноте. Она и писала в темноте. Кристоф Вагнер вырвал из всех книг в библиотеке страницы с упоминанием Мефистофеля – произносить это имя в поместье было запрещено. Агата случайно наткнулась на записи о нем и торопливо перенесла в свой гримуар все, что могла.

В конце концов, даже если у нее ничего не выйдет или Мефистофель пожелает напугать ее, достаточно просто не выходить из защитного круга.

1535год не принес счастья Мюнстеру. Захватив город, разъяренные ландскнехты убили сотни жителей, а оставшихся отправили искупать свою вину перед Господом и его святейшеством на галеры. В январе 1536 года у подножия церкви Святого Ламберта на Рыночной улице казнили бывшего «короля» Иоганна фон Лейдена и бургомистра Бернхарда Книппердоллинга. Смерть была мучительной: им вырвали языки, горячими щипцами терзали тела и в конце концов пронзили сердце раскаленным кинжалом. Видя, как мучается собрат, Книппердоллинг попытался задушить себя железным ошейником, но не сумел. Палач привязал его за руки и ноги, чтобы он больше не мог навредить себе, и продолжил свою работу. Каждый получил столько, сколько ему причиталось.

Так пал Новый Иерусалим.

Хотя в последний год Фауст скептически смотрел на анабаптистов, людские страдания никогда не оставляли его равнодушным. После бегства из захваченного Мюнстера Доктора обуяла новая идея. «Оружие!– твердил он.– Будь у них оружие, что сильнее пороха, бойни бы не случилось».

Одержимый этим замыслом, Фауст сделался энергичным и сосредоточенным. Чтобы добыть деньги на эксперименты, он соглашался на любые заказы, будь то гороскоп для какого-нибудь вельможи или несложный алхимический фокус на потеху местному бургомистру. Для приумножения средств он даже приобрел несколько серебряных шахт, но дальше его предприимчивость не заходила.

Наконец Доктор получил приглашение от Ганса Людвига фон Штауфена и отправился к нему в Штауфен-им-Брайсгау, небольшой городок в предгорьях Шварцвальда. Кристофа уже порядком утомили их перемещения, и он был только рад где-нибудь задержаться. Он, правда, рассчитывал, что жить они будут в замке этого самого фон Штауфена на пологом, обсаженном виноградниками холме над городом. Но Фауст не хотел привлекать к себе лишнего внимания, поэтому они остановились в обычном трактире под названием «Штауфенские львы». Их комната номер пять была обставлена сдержанно и скучно: одна только голова льва, вырезанная на изголовье кровати, смотрелась величественно и помпезно. Выбирай Кристоф сам, он предпочел бы что-нибудь пороскошнее, но его никто не спросил. В спальне было тепло и сухо, этого довольно. «То, что нам сейчас нужно»,– заметил Фауст.

Целыми днями Доктор пропадал в замке, а в трактире появлялся только после темноты. Кристофу впервые в жизни было решительно нечем заняться. Он много бродил по Штауфену, который ему в целом нравился: облицованные камнем фасады домов, изогнутые узкие улочки и ручейки, что текли по всему городу, своим легким шумом напоминая шепотки заговорщиков. Но вскоре и прогулки Кристофу наскучили. Тогда он пришел к безрадостной мысли, что безделье хорошо, лишь когда перемежается с трудом, а иначе оно теряет вкус и прелесть.

Однажды Фауст изменил своему распорядку и с утра в замок не поехал. Вместо этого он велел Кристофу собираться и седлать лошадей, а потом повез его в глубь Шварцвальда – туда, где громадные ели высасывают из неба весь свет, оставляя земле лишь прохладную тень.