— Когда он придет в себя?

— Я не знаю, — сказал врач раздраженно, — может, завтра.Может, послезавтра. Если у вас есть деньги, значит, аппарат можно из городапривезти. А если нет, придется очереди ждать и тогда уже больного в городтащить. Не знаю я, когда он в себя придет!

— Какой аппарат?

— Какой! Компьютер для томографии мозга. Такой аппарат.Обыкновенный.

— Деньги есть, — сказал Кирилл, — а когда он нужен, этотаппарат?

— Чем раньше, тем лучше. Завтра привезете — хорошо. Вы тогдаспросите у дежурного врача, и он вам все объяснит.

— А вы не можете объяснить? — Кириллу было страшно, чтозавтрашний врач ничего не поймет и ничем Сергею не поможет.

— А у меня дежурство заканчивается. Да не волнуйтесь вы! Всенормально. Привезете компьютер, посмотрим, что там у него. И зачем его среди ночив воду понесло? Вроде трезвый, а в легких воды полно! Головой, что ли,стукнулся?

— Не знаю. — Кириллу хотелось курить, и он выудил из карманасовершенно мокрую и мятую пачку. Посмотрел на нее и швырнул в кусты.

— Поехали, — предложил Гриша, — по пути все обсудим.

Кирилл не очень понял, что именно Гриша собирается обсуждатьс ним по пути, но послушно пошел за ним к своей расхристанной машине.

— Про деньги-то не забудьте, — весело и негромко сказал врачс крыльца.

— Не забудем, — пообещал почему-то Гриша, в спинуподталкивая Кирилла. Тот сел за руль и запустил двигатель.

— Сам-то доедешь? — спросил Гриша. Он неловко влез напереднее сиденье и с трудом устроил левую ногу.

— Доеду.

В молчании они выбрались с больничного дворика и выехали напустую шоссейку. Кирилл включил отопитель и повернул на себя решетку. Ему былотак холодно, что чуть-чуть дрожали руки, и свинцовый шар в голове разбух доразмеров футбольного мяча.

— Тебе бы поспать, — сказал Гриша, сосредоточенно глядя надорогу.

— Если б ты вчера не дал мне по башке, — сообщил Кириллугрюмо, — мне было бы сейчас значительно лучше.

Гриша искоса взглянул на него.

— Я ж не знал, что это ты. — Он как будто извинялся. — Я смотрю— лезет кто-то…

— Ты — раз, и по башке.

Гриша опять взглянул на него и промолчал.

— Ты меня на уголочке высади, — попросил он некоторое времяспустя, — я к заливу пойду, заберу Дика.

У съезда с шоссейки Кирилл притормозил, но Гриша почему-тоиз машины не вышел. Они сидели и молчали. Кирилл грел ледяные ладони надрешеткой отопителя.

— Я пошел, — сказал наконец Гриша и не тронулся с места.

Кирилл молчал, грел руки.

— Что за дела у вас творятся?

Кирилл пожал плечами.

— Сам справишься или, может, подмогнуть чем?

Кирилл посмотрел на него. Он тоже был весь мокрый — доподмышек клетчатая рубаха была одного цвета, а выше другого, — но почему-то нетрясся в ознобе. Короткие темные волосы наивно торчали надо лбом и на висках. Унего были очень темные глаза, и пролезшая щетина делала его похожим наразбойника с большой дороги.

Кирилл машинально потер собственную щеку, колючую ихолодную.

— Ты же видел, как я справляюсь, — наконец сказал Кирилл ипоморщился, — ты из своих кустов никого не заметил?

— Не заметил. Если б заметил…

— Ну да, — пробормотал Кирилл, — конечно.

Двигатель негромко урчал, свет мощных фар упирался в стволыстарых Лип, и небо было уже не черным, а сизым, предутренним.

— Вот что, — сказал Кирилл, — ты приходи под вечер. Часов… —он посмотрел на голое запястье, на котором, конечно, не было никаких часов, — вшесть. Может, я к тому времени разберусь хоть в чем-нибудь. А если нет, значит,все. Поезд ушел.

— Мне к вам нельзя, — ответил Гриша очень решительно, истало понятно, что он ни за что не придет. — Я не могу.

Кирилл вдруг разозлился так, что даже перестал мерзнуть:

— Не можешь, тогда сиди со своей собакой! И дверь заперетьне забудь. Все. Пока.

— Пока, — пробормотал Гриша, выбрался из машины и с трудомвыволок левую ногу.

— Черт с тобой, — глядя в лобовое стекло на удаляющуюсяспину, сказал Кирилл.

Он нажал на газ так, что из-под колес брызнули камушки, ивывернул руль. В зеркале он видел Гришину спину, которая некоторое времядвигалась вдоль дороги, а потом пропала в кустах.

Он, видите ли, не может прийти! Ему нельзя!

Раз нельзя, значит, дальше пусть разбирается как знает. Влюбом случае это никак не касается Кирилла Костромина.

Его вообще не касается вся эта жуть, что творится вокруг!

Вдруг он как будто увидел обросший водорослями камень итело, плавающее лицом вниз, и голубоватую ногу, попавшую под свет фонаря, и егочуть не вырвало.

Сергей должен был умереть в этой холодной и грязной воде. Онпочти уже умер, когда Кирилл случайно увидел худую голую ногу, и ещенеизвестно, жив ли его мозг.

Если нет, тогда все зря. Зря они с Гришей тащили его изводы, зря старался врач по имени Сергей Сергеевич. Тогда лучше бы он умер,захлебнулся грязной водой залива, потому что, когда умер мозг, телу жизнь ненужна!..

Кто ты такой, Кирилл Костромин, чтобы судить, нужна жизнь илине нужна? Кажется, совсем недавно ты убеждал себя в том, что тебя вообще ничегоне касается. Ну как? Касается или нет?

Он затормозил у кованого железного забора, и первое, чтоувидел, были распахнутые гаражные ворота и Настя в освещенном проеме. Она былав пижаме и теплой куртке, нелепо торчащей над легкомысленными кружевнымиштанишками. За ее спиной по гаражу метался Дмитрий Павлович, а из калиткипреувеличенно бодрым шагом выходила Нина Павловна.

Кирилл застонал и несколько раз с силой стукнулся виском ометаллическую стойку двери.

— Черт бы вас всех побрал, — пробормотал он. Он двинулкулаком по клаксону. От резкого звука Настя дернулась, отпрыгнула, всматриваясьв его машину близорукими глазами — почему-то она была без очков. Нина Павловнавсплеснула руками, и за ее спиной показалась еще Света в коротком халате.Дмитрий Павлович что-то закричал, Кирилл не слушал.