– Гаврила Алексич, я в Смоленск отправляюсь, хочу тебя в гости пригласить.

– Не, Лексей, давай на будущий год. Отдохнуть мне надо.

– Дело в том, что лечение твоё не закончено. Пластинка золотая, что на твоей ключице, как скрепа оказалась негодной. Вынуть её надо, а сделать это можно только там. Если хочешь, чтобы рука была как прежде – надо ехать.

– Ну, раз так, тогда поеду, а то мешает мне что-то. – Боярин показал пальцем на розовый рубец.

Через пару дней в составе купеческого поезда мы выехали из Новгорода. Семь сотен шкурок соболя, песца, горностая, лисицы и несчётное количество беличьих шубок следовали за нашими санями. Гаврюша ехал на рентген. Одновременно в сторону Запада, к маленькой деревушке Самолва, выехал второй караван, под предводительством Федота, приехавшего с посланием от дочери к Пахому Ильичу. Письмо Нюры вмещалось на трёх листах, причём писалось новыми буквами. Несколько строк были написаны для меня.

«Дяденьке Лексею низкий поклон. Передаю с Федотом редкую вещицу, найденную на месте, где стоял старый идол. С Гюнтиком вышел спор, даст ли дядя взамен за это десять кольчуг? Думаю, муженёк спор проиграет».

Ну как после этих слов не поддержать юную особу? Рукоять старинного ножа не имела цены. И дело было не в золоте. Сам факт, что древние русичи обучали своих детей грамоте, посредством такого наглядного букваря, привёл меня в восторг. Это ж надо было додуматься, выгравировать алфавит, чтобы ребёнок, играясь с дорогой вещицей, попутно изучал буквы. «Всё же русская система образования – самая лучшая в мире. Это вам не тесты с возможными вариантами ответов», – подумал я, слушая письмо Нюры. Не особо жадничая, Пахом Ильич по моей просьбе выделил со склада стальные рубахи. Но это было не единственным подарком от меня. Глава степняков уступил пленного немца по имени Воинот за шесть локтей синего бархата. Ветеран, получивший две стрелы в спину во время поджога штурмовой башни, – выжил. Конь кочевника потрогал его своим копытом, и это сочли каким-то знаком свыше, после чего немца перевязали и не повесили с остальными. История этого обмена была весьма занимательна.

За пять дней до моего отъезда в Смоленск я посетил Городец, сопровождая в поездке Пахома Ильича. Степняки расположились слева, в полверсте от кремля, где были построены новые конюшни, и было место для шатров и юрт. Жить в избах они ещё не привыкли, хотя сам сотник имел большую усадьбу с крепким забором. Пока Пахом был на аудиенции у князя, мы со Снорькой поехали к конюшням, прикупить парочку лошадок для будущей поездки. Двигаясь вдоль стены забора свежесрубленного теремка, свей обратил внимание, что за частоколом ругается немец, точно так, как Гюнтер. Вернее, акцент такой же.

– Teufel fötid (чёрт вонючий), – послышалось из-за частокола.

– Наш Гюнтер из Швабии, может, и этот оттуда? Давай узнаем, – предложил я Снорри.

– Эй, немец, ты откуда родом? – крикнул Стурлассон.

– А тебе какое дело? – раздалось в ответ.

– Да так, просто интересуюсь.

– Ну, раз просто так, то езжай дальше. Из Швабии я.

После покупки трёх кобылиц мы спросили у конюха про немца, живущего в усадьбе. Кочевник махнул рукой, сплюнул и сообщил, что проку от старика никакого, лошадей не понимает, по хозяйству абсолютно не годен и чего его хан держит у себя – не понятно. Так и выменяли мы пленника, дабы Гюнтеру было приятно поболтать с земляком.

Торговый поезд, к которому мы присоединились, возглавлял Захар Пафнутьевич, знакомый мне ещё со Смоленска. Купец полностью перепрофилировал свой бизнес, став заниматься торговлей специями, кои брал на реализацию у Евстафия. Захар получал по двадцать пудов перца, гвоздики, корицы и имбиря, после чего фасовал пряности по маленьким мешочкам, опломбировал завязки сургучной печатью и вёз их в страны Запада. Каждое наименование имело свой цвет сургуча. От красного до зелёного. И сколько ни пытались подделывать недобросовестные фальсификаторы фирменную упаковку, смешивая воск с терпенитом – ничего у них не выходило. Секрет приготовления испанского воска был им недоступен, а Евстафий продавал цветной сургуч только Пафнутьевичу. Вскоре к бизнесу присоединился младший сын купца Удо. Смышленый Миленко организовал в Бирке торговое представительство, выстроил огромную лавку в два этажа с мансардой и распространял специи по Скандинавии, заручившись поддержкой короля. На особо крупных мешочках делалась вышивка, изображавшая трёх слонов. Среди знати приобрести такой мешочек считалось шиком. И Миленко пошёл дальше. Видя, что дамы стали использовать купленные мешочки с вышивкой в качестве кошельков, хвастаясь своим благосостоянием перед подругами, свей приехал в Новгород и предложил Захару делать новую упаковку. Суть состояла в следующем: не все могут позволить себе купить специи в крупной расфасовке. А если изготовить кошелёчек из бархата с кожаным дном, нанести фирменную вышивку, добавив бисер, и вложить в него маленький мешочек с пряностями, то торговля пойдёт намного быстрее. Мужья с более скромными доходами смогут радовать своих дам, делая им такие подарки, да и сами носить новые кошели.

Эту идею и вёз в Смоленск Захар Пафнутьевич, осложняя нелёгкую жизнь девочкам-вышивальщицам. Но с одной идеей в дальний путь не поедешь. Миленко привёз с собой медь, чистая контрабанда. Пятьдесят пудов обмазанных затвердевшей глиной пластин напоминали облицовочную плинфу, которой стало модно отделывать камины (тепло держалось дольше). Купцам вновь запретили поставлять медь и олово в русские земли, и в ответ правительство города отменило пошлину на ввоз цветного металла. За последние десять лет это повторялось неоднократно, кое-кто страдал, а некоторые изрядно наживались. Складывалось впечатление, что акция по запрету чуть ли не проплачена самими новгородскими медными олигархами. Вот и выглядели санки купца в результате этих действий более чем скромными, что нельзя было сказать об охране. Отряд в дюжину викингов, нанятых ещё в Бирке, отпугивал любителей лёгкой наживы одним своим звероподобным видом. Снорька перекинулся с ними несколькими словами и расцвёл широкой улыбкой.

– Йомсвикинги. Вернее, остатки некогда славного воинства.

– И что с того? Йомсборг давно пал. Двести лет уже прошло. Разве можно их так называть?

– Можно, Лексей. Это первые рыцари. До Смоленска будем спать спокойно.

Вечером, когда поезд встал лагерем на ночлег, Стурлассон прихватил с собой обмотанный ивовыми прутьями десятилитровый кувшин с пивом и отправился в гости к охранникам. До девяти вечера шло веселье. Снорька ещё два раза возвращался к санкам за добавкой, а когда ячменный напиток закончился, упросил меня выдать фляжку со спиртом. Это был явный перебор, и я отправился вместе с ним к весёлой компании.

Офицер военно-морского флота СССР, ни разу не выпивший спирт, таким считаться не может. Это как у подводников. Если не испил плафон морской воды при первом погружении, то можно считать, что его и не было вовсе. Викинги спирта в глаза не видели, не говоря о том, что пробовали. После показательного выступления, при попытке повторить действо за мной, храбрые воины прониклись уважением. Снорри на ходу сочинил какие-то стихи, суть которых мне была непонятна из-за невежества в знании эпоса, после чего я был зачислен в близкие друзья северного народа.