– Савелий! Открой рот и закрой глаза! – Моя рука успела дотянуться до пояса, а когда тать прижал её своей ногой, то было поздно.

Из глаз брызнули искры: получив удар в лицо, я на мгновение отключился, а потом раздался громкий хлопок.

Бабах!

Светошумовая граната «Заря» только с виду безобидный предмет. Эбонитовые осколки корпуса и жёсткой резины не щадят никого. Убить, может, и не убьют, но боль причиняют существенную. Тати повалились на землю, прижав руки к глазам. Мой обидчик рухнул на меня, не подавая признаков жизни. Резиновая шрапнель и ударная волна сбили снег с ёлок, и теперь мы оказались в маленьком снежном буране.

Через минуту, оттолкнув с себя сомлевшего разбойника, из височной кости которого торчал эбонитовый осколок, я встал на ноги.

– Спаси и сохрани, спаси и сохрани, – скороговоркой повторял растирающий снегом своё лицо мужичок, сидящий напротив Савелия, понять которого можно было только по губам.

Получилось так, что нас с рязанцем прикрыли от взрыва и света сами же разбойники. А вот оглохли мы, так же как и они. И рот раскрытый не помог. Недавние тати сопротивления не оказывали, находясь в состоянии шока, покорно дали себя связать своими же приготовленными для нас верёвками.

Савелий затянул узел на руках последнего разбойника, попытался свистнуть сбежавшим лошадкам и засмеялся, глядя на меня.

– Что смешного?

– Снег к глазу приложи, а то распухнет.

Спустя полчаса на нас вышел отряд из десяти всадников, сопровождающих санки с брезентовым верхом, наподобии ландо. За эскортом следовали две лошади, сбежавшие с поля боя. Приблизившись к нам, кортеж остановился. От него отделился всадник, восседавший на мохнатом низкорослом жеребце, укрывая его белым плащом с золотым православным крестом чуть ли не до самых копыт.

– Мы услышали гром, а, когда поймали ваших лошадей, то поняли, что-то случилось. Здравствуй, Савелий. Алексий, что у тебя с лицом?

– Привет, Свиртил. Мы тут в снежки играли. Вот, неудачно глаз подставил.

Пока мы перекидывались приветствиями, липучки на брезенте разошлись и сквозь проём показалось лицо Елены. Жена Савелия после рождения сына немного поправилась, но стала выглядеть ещё красивее. Атласные вставки на шубе из соболя переливались изумрудно-лиловым цветом, а короне из страусиных перьев, укреплённых на шапке, могла позавидовать прима карнавала. Мужчины замолчали, затаив дыхание, следя одними глазами, как красавица подошла к мужу и вместо поклона до земли, без риска уронить головной убор кокетливо сделала книксен и, наклонив голову, обдала Савелия ветерком от перьев. Эффектно, ничего не скажешь. И где только научилась? Вот, под этими впечатлениями мы и отправились обратно.

Праздничное застолье устроили только на следующий день. Елена привезла с собой сына, и все мы только и делали, как пытались научить его говорить, смотрели, как он ползает, и настраивали ходунки. Светлица вновь превратилась в то, чем должна была быть, лишившись больничной ширмы и койки. Появился ковёр на полу, внесли диван и кресла с пуфиками. Вместе с изменением обстановки сменилась и общая атмосфера, теперь больше времени стали проводить в доме. Гаврила Алексич держал руку на перевязи, сверкая пуговицами новенького кителя (близкого родственника кафтана), рассказывал Елене про свои подвиги возле деревни при монастыре и подробности захвата Копорья, не забывая похвалить однополчан.

– Смотрю, в Новгороде не скучают. – Елена поставила бокал с вином на стол и наколола вилкой дольку ананаса.

– Скучать некогда. Немца так пнули под за… за… заставили убраться за Лугу. – Алексич прокашлялся. – Псков бы ещё освободить.

– Бьются крепко? – прервал наступившую заминку в рассказе Савелий.

Гаврюша немного помрачнел лицом, хотел было ляпнуть, что одной левой раскидал бы супостата, но врать не стал.

– Дюже крепко. Особенно рыцари. Я одного пленного немца у себя оставил, пусть моих учит. Сбыслав сам видел, как тот против пятерых наших с мечом и ножом отбиться смог.

– К нам, в Смоленск, приехали пяток из Рима, – обмолвился Свиртил, – с монахом важным во главе. Рысёнок сказывал, игрища свои устроить хотят. Витязей созывают, силой помериться.

После этих слов воцарилось молчание. Во-первых, внесли с улицы только что закипевший самовар, а во-вторых, я снял полотняную салфетку с большого блюда, на котором были высыпаны баранки, про существование которых здесь не знали. Пока длились первые минуты дегустации хлебобулочного новшества, я анализировал последние слова, произнесённые Свиртилом. Несомненно, попытки склонить приграничные с католиками земли принять римскую веру после победоносного шествия степняков заметно усилились. Папский престол стал направлять своих посланцев к русским князьям, предлагая всевозможные блага. И самым заманчивым предложением было возможное получение короны, за которым следовало признание королевства европейскими державами. Купцам якобы автоматически открывались рынки сбыта, исследовалась возможность посылки армии для защиты рубежей в виде военизированных монашеских орденов и предоставлялось право интегрироваться в светлое будущее христианских народов. Забывали, правда, сообщить истинные цели. Но это такая мелочь, что на нее не стоило обращать внимания. Лозунг «Давайте жить дружно, молясь в одной церкви» был слишком правильным. Не исключено, что этот монах и являлся одной из тех ласточек, рассылаемых по всем крупным княжествам, чтобы смущать умы и наводить смуту в душе. Тем не менее, из всей той шелухи, с которой прибыли монахи, можно было отыскать пару целых зёрен неплохих идей. А именно, спортивные мероприятия. Мне стало интересно. Рыцарские турниры на Руси как-то не были отражены в летописях, и я ухватился за эту тему.

– И кто за княжество выступать будет?

– Да пока желающих не нашлось. Есть там один латинянин. Кабан здоровый, поболее тебя, Алексий, будет. Две подковы за раз разогнул, а потом сложил вместе и скрутил как верёвку.

– Подумаешь, – возразил Гаврюша, – у нас, в Новгороде, такое любой кожемяка сделает.

– Только кожемяка с мечом не совершит то, что выделывает этот зверь. Рысёнок видел, как он потешался со своими, и был неприятно удивлён. А Рысёнка на мечах никто в Смоленске побить не мог.

– Неужели настолько хорош? – спросил Гаврила Алексич.

Свиртил пожал плечами, мол, у каждого на сей вопрос должно быть своё мнение, и продолжил:

– Дело в том, что после этого вызов он бросил. Мол, вера римская посильнее нашей будет. И никто из смолян ему не ответил. Ермоген сильно опечалился, узнав об этом. Так что сами решайте, насколько он хорош.

– Придётся тряхнуть стариной. – Савелий наполнил бокал и приподнял руку, произнося тост: – За Русь! За славных сынов земли нашей!

Все присутствующие встали и поддержали тост до дна.

Никто не заметил, как в люльке проснулся младенец, сжал кулачок и выставил большой палец. Карапуз посопел, поёрзал и вскоре уснул безмятежным сном. Желтоватый огонёк лампадки, освещающий иконостас, дрогнул, посылая луч света на ладанку, подвешенную над колыбелью мальчика, и отразился на лбу ребёнка. Русь спала, но скоро ей суждено было проснуться. Встать с постели, расправить могучие плечи и сделать шаг, от которого вздрогнет земля, открывая доступы к морям и океанам. И завизжат враги, собирая чёрные армии, и заскулят иуды, прячущие ножи для удара в спину, ибо не найдут они сил, дабы поставить русский народ на колени.