– Эй, наверху! Микола, Вятко. Дуйте сюда, – приказал Пахом.

По лестнице застучали сапоги. Ратники Алексича оказались перед Ильичом.

– Звал, боярин?

– Подсобите Ефрему, я с Гаврюшей посижу. Как он там?

– Византиец с ним. Какую-то повязку хитрую наложил. Две стрелы изломал, тряпицей длинной связал и под мышку положил. Гаврила Алексич сказал, что боли совсем не чувствует… плохо это. Кость у него побита, грудь рассечена несильно, но руды много вытекло, очень больно должно быть. – Вятко покачал головой. – На моей памяти, при подобной ране, воин сильно мучился, а через день Богу душу отдал.

– Типун тебе на язык. Не смей так говорить. Выкарабкается Гаврюша. Лексей сейчас его подлатает, а в Новгороде к лучшим знахарям поедем, к волхвам пойду на поклон, поставим на ноги.

Ильич поспешил к раненому другу. Раздетый по пояс Гаврила Алексич лежал рядом с жаровней на меховом плаще, в бинтах, и как-то по-детски улыбался. Над ним склонился Лексей, а рядом, с медицинской сумкой с красным крестом на белом круге, перекинутой через плечо, стоял Снорька, держа в руках флягу со спиртом.

– Снорри, подержи на вытянутой руке. Сейчас приспособу сделаю, – я протянул Стурлассону пакет с физраствором и заметил Пахома.

Собравшийся было с расспросами Ильич закрыл рот. Из прозрачного бурдюка через невероятно тонкую кишку капала жидкость и втекала прямо в руку Гаврилы через железную иглу. Ловец голоса и изображения померк перед новым колдовством.

– Ступня правая онемела, да и холодно. Может, ещё коньячку выпить? – пожаловался Гаврюша.

Пока я латал Гаврюшу, бой продолжался. Вои Михайлы Сытинича, завидев решившегося на вылазку неприятеля, бросились в лес, побросав мешавшие манёвру штурмовые лестницы. Окрылённые мимолётным успехом, пяток ливонских всадников, с копьями наперевес устремились в сторону дороги, увлекая за собой оставшийся в живых солдат гарнизона. На долю секунды Ульрих пожалел, что решился на бегство из замка. В голове пронеслась мысль: «Если руссы драпают только от одного вида храброго Христова воинства, то, может, стоило дать бой? А все неудачи из-за неумелого действия Карла?»

Бумц! Бумц!

Две стрелы стукнули о доспехи и вернули Ульриха на землю.

Княжья дружина – ядро русского войска – вылетела навстречу, дав предварительный залп из луков. Поворачивать назад было уже поздно. Больше ста аршин до стен замка, не успеть. Конная лава через мгновение опрокинет не успевших выстроиться пехотинцев, и всё пропало. О сопротивлении не было и речи. Бросив бесполезное копьё на снег, Ульрих дал шпоры своему коню. За ним поскакали четверо оруженосцев, а за спиной раздались вопли ужаса и проклятья. Бешеный галоп лошади выносил командира орденцев из боя.

Лёгкая конница Бата Сухэ готовила арканы. Начиналось самое интересное. Пятёрка всадников, отделившаяся от толпы кнехтов, оказалась в окружении. В воздух взметнулись волосяные змеи. На рыцаря в белом плаще вели охоту сразу несколько степняков. И как назло, ни одна петля не достигла цели. За то время, пока Ульрих находился в Копорье, единственным развлечением была охота. Крестоносец изучил окрестный лес настолько, что мог передвигаться в нём с завязанными глазами. Пригнувшись к шее коня, бывший владелец замка уносил ноги из своего фоггства по хорошо изведанному маршруту. Посланная вдогонку стрела застряла в кольчуге, войдя в спину лишь на полвершка. «Безрукавочка» спасла, а вскоре, из-за постоянного движения железных колец, и вовсе слетела с древка. На рану Ульрих обратил внимание, когда дал отдых спасшему его четвероногому другу. Расценив ранение как пустяшное и выждав, пока конь начнёт ровно дышать, рыцарь неспешно поехал в сторону Радунино. В деревню заезжать не стал. Местные жители наверняка знали об осаде и, скорее всего, даже предложат напиться, а затем просто огреют дубиной по голове.

«Заночевать лучше в Льешах. К ночи как раз доберусь», – подумал Ульрих и впервые за много месяцев прикоснулся к поясу, где висел кошелёк. Наместник водьской земли перестал существовать. На боевом коне ехал незваный гость, вынужденный проситься на ночлег и оплачивать своё пребывание.

Пятьдесят два кнехта попали в плен. В Новгород живыми добрались лишь четыре десятка. Потери русской рати оказались ничтожны. Два десятка убитыми и двадцать один получили тяжёлые ранения. Угроза торговым путям была ликвидирована. Сгоревшие укреплённые ворота замка восстановлению не подлежали. Лишь спустя сорок лет Русь заинтересуется наличием крепости в этих местах. А пока что новгородское войско готовилось возвращаться домой. Русичи праздновали победу.

Раненого Гаврилу Алексича перенесли в «Руссобалт». Печка топилась не переставая. Лишившись много крови, Гаврюша часто терял сознание. Родственник Сбыслава привёл колдуна-лекаря, но тот, осмотрев боярина, только оценил качество перевязки, задержал взгляд на капельнице и пообещал принести в жертву петуха.

– Не жилец. Руды потерял больше, чем осталось, – выдал резюме колдун-лекарь.

После вердикта медицинского светилы друзья поникли. Шутивший во время оказания первой медицинской помощи Гаврюша приходил в себя всего два раза, и то, после укола глюкозы. Ночью температура больного поднялась, и теперь его периодически обтирали уксусом. Под утро в лагерь прибежал колдун с «медицинским образованием», сообщив, что во сне ему было видение:

– Сломанная кость неправильно составлена. Если не исправить сейчас, то шансов нет совсем. А так раненый держится только на его жертвоприношениях.

– Исправить берёшься? – спросил Сбыслав.

– Берусь, – не моргнув глазом, ответил колдун-лекарь. – Отвар нужен из грибов. Очень дорого стоит. Из Готланда везут. Иначе от боли умрёт.

– Сколько надо, столько заплатим, – не выдержав откровенного вымогательства, встрял в разговор Пахом Ильич.

– Тогда за дело. Оставьте меня наедине с раненым. То, что буду делать, вам лучше не видеть.

Бояре отошли от крытого возка, молясь про себя Богородице, дабы отпустила великий грех.

Водьский колдун вскипятил воду. Чуть ли не кипятком помыл руки. Вытер их белоснежной холстиной и уже собирался залезть в «Руссобалт», как замер от окрика.

– Далеко собрался? – спросил я у лекаря.

Пахом всё же решился меня разбудить. Просидев всю ночь возле Гаврилы и сбивая ему температуру, я ещё раз проштудировал справочник, составленный в Севастопольском госпитале. Под утро глаза начали слипаться, и когда Ильич сменил меня, то моментально уснул.

– Не мешай мне! – завизжал водьский колдун. – Хочешь, чтоб он умер?

– Не хочу. Но, пока ты не расскажешь, что собираешься делать, туда ты не пойдёшь.

– Вот как?! Тогда лечите его сами. – Обиженный недоверием колдун сплюнул на снег, подобрал меховой мешок и коротким шагом направился в сторону опушки, откуда пришёл. Шажки всё замедлялись, а в спину никто не кричал с просьбой остаться.