– У Гаврилы Алексича раневая инфекция. Кость не раздроблена. Всё срастётся как надо. – Подождав, пока колдун-лекарь отойдёт шагов на пятьдесят, продолжил: – Я дал ему очень сильное лекарство, но уже вечером его надо кормить. Где хотите, достаньте печень кабана или медведя. И чтоб повар бульона куриного наварил.

– Так выкарабкается Гаврюша? – спросил Сбыслав, всё ещё смотревший в спину удаляющегося колдуна.

– Должен. Хотя каждый прожитый день после вчерашнего забран у судьбы. Пахом Ильич, будь добр, как Алексич проснётся, разбуди и меня.

После того, как я завернулся в тёплое одеяло и уснул, бояре стали обсуждать добычу печени зверя. Не найдя ничего лучше, порешили купить нескольких гусей, поросёнка и всё, что подвернётся, в Гостилицах. Для этого был отправлен в торговую экспедицию Ефрем в сопровождении Миколы и Вятко. Внук Парамона, назначенный присматривать за Гаврилой, переселился в крытый возок, а новгородская рать собиралась покинуть Копорье с восходом солнца.

К утру было подобрано всё, что плохо лежало или оказалось слабо привязано. Отягощенные добычей ополченцы выстраивались в колонну, пропуская всадников дружины Александра вперёд. Князю, как известно, слава и уважение, а простым ратникам – набитый трофейным добром мешок. Посланные в разведку степняки проходили по двадцать вёрст, оставляли небольшой отряд дожидаться остальных и уходили дальше, в сторону Новгорода. Через несколько дней пути ополчение основательно подотстало от князя, и теперь только потухшие кострища на берегах реки указывали, что дружина прошла в этих местах.

Ильич хотел идти через Орешек, чтобы потом вернуться по Волхову. Так бы и поступил, кабы не Гаврила Алексич. Дома, оно и стены помогают, так что пришлось следовать кратчайшим маршрутом.

– Никуда остров не денется. Обождёт Бренко, – бурчал под нос Пахом, как закричал из возка внук Парамона:

– Стойте! Очнулся!

Колонна остановилась. Бояре подскакали к крытому возку, спешились и стали заглядывать внутрь. Гаврюша, проспавший двое суток, раскрыл глаза и изволил поесть горяченького.

– Привал. Ефрем, скачи к Лексею. Сам знаешь, что сказать, да охранение пусть выставят.

– Сделаю, Пахом Ильич. – Бывший купеческий служащий стегнул лошадку, направляясь в авангард рати.

Осмотр больного привёл меня в полный восторг. Шов, под которым скрывалась золотая пластинка миллиметровой толщины, сделанная из шестиконечного креста, скреплявшая кость ключицы, немного нагнаивал, однако всё было в пределах нормы. Наложенный пластиковый гипс затвердел подобно панцирю жука. Гаврюша чувствовал страшный зуд, жаловался, но иначе вероятность возникновения ложного сустава была слишком велика. Пришлось объяснить это на словах боярину и даже показать маленький рисунок, как будет выглядеть кость, если без иммобилизации всё пустить на самотёк. Алексич согласился с доводами, а потом покраснел.

– Лексей, сил терпеть боле нету.

– Блин, совсем забыл. Я лукошко под тебя положу. Не переживай, не протечёт. Как дела свои закончишь, позови.

Вложив в глубокий оловянный поднос полиэтиленовый пакет, я подложил самодельное судно под Гаврилу и вылез из возка. Внук Парамона в это время разводил костёр под большим котелком. На снегу лежали три ощипанные курицы и два мешочка: один с сухарями, а второй с крупой.

Что только не услышал я от новгородских бояр за эти два дня. И то, что колдуну-лекарю дерзить не стоило, и то, что на Гаврюшу наслали порчу. Сбыслав, с чьей подачи и прибыл знахарь, вообще предлагал вернуться, да прихватить дедка с собой, на всякий случай.

– Если бы, он не заикнулся о стоимости снадобья – слова бы не сказал. Шарлатан чистой воды, хотя и имеющий представление о медицине. Всё берётся излечить, а как сам заболеет, то в аптеку бежит, аж хохол трясётся, – оправдывался перед друзьями.

– Куда бежит? – не понял меня Сытинич.

– В аптеку, изба такая, где лекарства хранятся.

– Зачем куда-то бежать? Все травы и мази у знахаря завсегда дома лежат.

До знаменитого путешествия Ганса Шмета, после которого и был привезён в Москву Аренд Классен, считавшийся первым русским аптекарем, было ещё триста лет. Пришлось изворачиваться на ходу.

– У вас, может, и дома они снадобья берегут. А у нас лекарства продают в аптеках. И к колдунам никакого отношения они не имеют.

– Скажи ещё, что и пчёлы у вас мёд сами в бочках приносят, а не по бортям сидят, – подсмеялся надо мной Михайло.

– Самостоятельно сдавать мёд ещё не научились. Как ни просишь – не хотят, но и в дуплах, по лесу уже не прячутся. Заботливый пчеловод для каждой пчелиной семьи отдельную избу строит, улей называется. Эти домики на пасеке рядышком стоят. Как буду в Смоленске, через Евстафия передам тебе их. Пчёлок сможешь разводить – не отходя от дома.

Так и завершился наш разговор, плавно перешедший от состояния здоровья Гаврилы Алексича к делам насущным. Война закончилась, и новгородцы думали о проблемах мирной жизни. Только прятать бронь по сундукам было слишком рано. Ослабленный потерями Орден не мог смириться с поражениями. И если бы не восстание покорённых балтов, то ответных действий ливонцев можно было ожидать уже в конце лета этого года. А пока псковские земли подставляли незащищённое брюшко под острый меч новгородских дружин. Александр, окрылённый почти бескровными победами, вынашивал планы по возврату утерянных земель, почти не таясь. Оговаривались даже точные сроки, после посевных, когда можно было продолжить кампанию. Князю оставалось упросить отца помочь суздальскими полками, тем более что цена содействия была согласована заранее, да и братец Андрей рвался в бой, стараясь получить славу.

Спустя десять дней новгородское ополчение с триумфом вступило в столицу. Переодевшись за две версты до города в сверкающие на солнце кольчуги, развернув знамя и укрепив на санках Парамона большую икону, ратники под стук барабана в полдень подошли к Софийскому храму. Рафаилу был заказан молебен во славу русского оружия, после чего Пахом Ильич устроил строевой смотр, радуя горожан в первую очередь новинкой, а не слаженными действиями воинов. Три отряда промаршировали почти в ногу перед боярами, позвенели оружием и разошлись к своим санкам. После торжественных мероприятий Ильич, как и положено, распустил ополчение по домам. Те, кто согласился продолжить ратную службу в крепости, оставляли доспехи себе, остальные – сдавали под роспись Ефрему. Последних было явное большинство, но не всегда количество берёт вверх над качеством.

В течение двух дней мы с Пахомом навещали Гаврилу Алексича. Меч Карла, нанёсший почти смертельную рану, висел над изголовьем больного, впитывая в себя всю хворь. По крайней мере все домочадцы в это верили. Сам же боярин увечным себя уже не считал, совершал пешие прогулки в сопровождении слуги и регулярно навещал хозяйственный двор, где плотники, под руководством Тимофея, пытались смастерить крытый возок. Краснодеревщик уже не одну неделю работал по благоустройства дома боярина, причём весьма плодотворно, окружив себя пятью учениками. Мебель в хоромах, пока Гаврюша ходил в Копорье на немца, изменилась в лучшую сторону. Появились кресло, две софы и стулья со спинками, как у Ильича в кабинете. В окнах стояли стёкла, а в горнице висело небольшое зеркало, обрамлённое в резную ореховую раму, возле которого часто мелькали женские фигуры. Вскоре настало время снятия каркаса повязки, и результат лечения меня не совсем удовлетворил. Первичный постулат любой медицинской помощи – это отсутствие вреда от применяемого лечения.