– Да, еще одно чуть не забыл. Можешь ты здесь выраститьцветок, как по-твоему?

– Не знаю, может, я и вырастил бы, мистер Том, но только ужочень темно тут, да и цветок мне ни к чему – хлопот с ним не оберешься.

– Нет, ты все-таки попробуй. Другие узники выращивали.

– Какой-нибудь репей, этакий длинный, вроде розги, пожалуй,вырастет, мистер Том, только стоит ли с ним возиться, радость невелика.

– Ты про это не думай. Мы тебе достанем совсем маленький, тыего посади вон в том углу и выращивай. Да зови его не репей, а «пиччола», – такполагается, если он растет в тюрьме. А поливать будешь своими слезами.

– Да у меня из колодца много воды, мистер Том.

– Вода из колодца тебе ни к чему, тебе надо поливать цветоксвоими слезами. Уж это всегда так делается.

– Мистер Том, вот увидите, у меня от воды он так будет растихорошо – другому и со слезами за мной не угнаться!

– Не в том дело. Обязательно надо поливать слезами.

– Он у меня завянет, мистер Том, ей-богу, завянет: ведь я неплачу почти что никогда.

Даже Том не знал, что на это сказать. Он все-таки подумал иответил, что придется Джиму как-нибудь постараться – луком, что ли, потеретьглаза. Он пообещал, что утром потихоньку сбегает к негритянским хижинам ибросит луковицу ему В кофейник. Джим на это сказал, что уж лучше он себе табакув кофей насыплет, и вообще очень ворчал, ко всему придирался и ничего не желалделать: ни возиться с репейником, ни играть для крыс на гармошке, ни заманиватьи приручать змей, пауков и прочих тварей; это кроме всякой другой работы:изготовления перьев, надписей, дневников и всего остального. Он говорил, чтобыть узником – каторжная работа, хуже всего, что ему до сих пор приходилосьделать, да еще и отвечать за все надо. Том даже рассердился на него в концеконцов и сказал, что такой замечательной возможности прославиться еще ни уодного узника никогда не было, а он ничего этого не ценит, все только пропадаетдаром – не в коня корм. Тут Джим раскаялся, сказал, что он больше никогдаспорить не будет, и после этого мы с Томом ушли спать.

Утром мы сходили в город и купили проволочную крысоловку,принесли ее домой, откупорили самую большую крысиную нору, и через какой-нибудьчас у нас набралось штук пятнадцать крыс, да еще каких – самых здоровенных! Мывзяли и поставили крысоловку в надежное место, под кровать к тете Салли. Нопокамест мы ходили за пауками маленький Томас Франклин Бенджамен ДжефферсонАлександер Фелпс нашел ее там и открыл дверцу – посмотреть, вылезут ли крысы; иони, конечно, вылезли; а тут вошла тетя Салли, и когда мы вернулись, она стоялана кровати и визжала во весь голос, а крысы старались, как могли, чтобы ей небыло скучно. Она схватила ореховый прут и отстегала нас обоих так, что пыльлетела, а потом мы часа два ловили еще пятнадцать штук, – провалиться бы этомумальчишке, везде лезет! – да и крысы-то попались так себе, неважные, потому чтосамые что ни на есть отборные были в первом улове. Я отродясь не видел такихздоровенных крыс, какие нам попались в первый раз.

Мы наловили самых отборных пауков, лягушек, жуков, гусениц ипрочей живности; хотели было захватить с собой осиное гнездо, а потомраздумали: осы были в гнезде. Мы не сразу бросили это дело, а сидели,дожидались, сколько могли вытерпеть: думали, может, мы их выживем, а вышло так,что они нас выжили. Мы раздобыли нашатыря, натерли им укусы, и почти что всепрошло, только садиться мы все-таки не могли. Потом мы пошли за змеями иналовили десятка два ужей и медяниц, посадили их в мешок и положили в нашейкомнате, а к тому времени пора было ужинать; да мы и поработали в тот день какследует, на совесть, а уж проголодались – и не говорите! А когда мы вернулись,ни одной змеи в мешке не было: мы его, должно быть, плохо завязали, и ониухитрились как-то вылезти и все уползли. Только это было не важно, потому чтовсе они остались тут, в комнатах, – и мы так и думали, что опять их переловим.Но еще долго после этого змей в доме было сколько угодно! То и дело онивалились с потолка или еще откуда-нибудь и обыкновенно норовили попасть к тебев тарелку или за шиворот, и всегда не вовремя. Они были такие красивые,полосатые и ничего плохого не делали, но тетя Салли в этом не разбиралась: онатерпеть не могла змей какой бы ни было породы и совсем не могла к нимпривыкнуть, сколько мы ее ни приучали. Каждый раз, как змея на нее сваливалась,тетя Салли бросала работу, чем бы ни была занята, и убегала вон из комнаты. Ятакой женщины еще не видывал. А вопила она так, что в Иерихоне слышно было.Никак нельзя было ее заставить дотронуться до змеи даже щипцами. А если онанаходила змею у себя в постели, то выскакивала оттуда и поднимала такой крик,будто в доме пожар. Она так растревожила старика, что он сказал, лучше быгосподь бог совсем никаких змей не создавал. Ни одной змеи уже не оставалось вдоме, и после того прошла целая неделя, а тетя Салли все никак не моглауспокоиться. Какое там! Сидит, бывало, задумавшись о чем-нибудь, и толькодотронешься перышком ей до шеи, она так и вскочит. Глядеть смешно! Том сказал,что все женщины такие. Он сказал, что так уж они устроены, а почему – кто ихзнает.

Нас стегали прутом каждый раз, как тете Салли попадалась наглаза какая-нибудь из наших змей, и она грозилась, что еще и не так насотстегает, если мы опять напустим змей полон дом. Я на нее не обижался, потомучто стегала она не больно; обидно только было возиться – опять их ловить. Но мывсетаки наловили и змей, и всякой прочей живности, – и то-то веселье начиналосьу Джима в хибарке, когда он, бывало, заиграет, а они все так и полезут к нему!Джим не любил пауков, и пауки тоже его недолюбливали, так что ему приходилосьот них солоно. И он говорил, что ему даже спать негде из-за всех этих крыс измей, да еще и жернов тут же в кровати; а если бы даже и было место, все равноне уснешь – такое тут творится; и все время так, потому что все эти твари спятпо очереди: когда змеи спят, тогда крысы на палубе; а крысы уснут, так змеи навахте; и вечно они у него под боком, мешают лечь как следует, а другие скачутпо нему, как в цирке; а если он встанет поискать себе другого места, так паукиза него принимаются. Он сказал, что если когда-нибудь выйдет на свободу, так низа что больше не сядет в тюрьму, даже за большое жалованье.