Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VI. РАССКАЗЫВАНИЕ ИСТОРИЙ
Сразу оговорюсь: нет никакой гарантии, что выбор в пользу жизни поможет вам выжить. Истории о "триумфе человеческого духа" часто подчеркивают решающий момент, когда герой/выживший говорит: "Теперь я знал, что у меня есть выбор" или "Передо мной стоял сложный выбор". Зачастую за этим следует пурпурная проза о вдохновенном путешествии из тьмы к свету и банальное объяснение уроков, которые необходимо усвоить. Но крысы Рихтера, похоже, изо всех сил "верили" в то, что доберутся до безопасного места, и мы никогда не слышали историй многих моряков, альпинистов и смертельно больных людей, которые умерли, хотя тоже выбрали жизнь. Поэтому истории выживших могут вводить в заблуждение, особенно если они подчеркивают "феноменальную силу характера" человека прежде всего. В других случаях они могут показаться слишком знакомыми, как , хотя и читаются по одному и тому же сценарию, который раздают всем выжившим перед тем, как они предстанут перед телекамерами.
Тем не менее, такие истории помогают людям противостоять страху и страданиям, которые сопровождают серьезные болезни и трагедии. Даже нереалистично оптимистичные, по мнению медиков, убеждения помогают справиться с болезнью лучше, чем реалистичный взгляд на вещи. И хотя можно было бы ожидать ответной реакции со стороны пациентов, которые страдают от рецидива после того, как они горячо верили, что вылечились, исследования показывают, что это не так. Если вы здоровы, вы можете отвергнуть такой оптимизм как заблуждение, но если бы ситуация изменилась, возможно, вы бы тоже потянулись к чему-нибудь, что могло бы хоть немного изменить шансы в вашу пользу.
Джоан Дидион начинает свое эссе "Белый альбом" со следующей фразы: "Мы рассказываем себе истории, чтобы жить". Это простое, но ошеломляющее утверждение. Несколькими предложениями позже она пишет: "Мы ищем проповедь в самоубийстве, социальный или моральный урок в убийстве пяти человек. Мы интерпретируем увиденное, выбираем наиболее приемлемый из множества вариантов. Мы полностью живем, особенно если мы писатели, навязыванием повествовательной линии разрозненным образам, "идеями", с помощью которых мы научились замораживать изменчивую фантасмагорию, которая является нашим реальным опытом". Навязанное повествование, даже если оно банально или сентиментально, выполняет важную функцию, позволяя нам придать жизни определенный смысл. Когда этот нарратив связан с выбором, когда в нем заложена идея о том, что мы можем контролировать ситуацию, мы можем рассказывать его себе - довольно буквально - "для того, чтобы жить".
Можно даже утверждать, что мы обязаны создавать и передавать истории о выборе, потому что, когда человек узнает такие истории, их уже нельзя у него отнять. Он может потерять свое имущество, дом, близких, но если он хранит историю о выборе, то сохраняет способность делать выбор. Стоический философ Сенека Младший писал: "Ошибочно думать, что рабство пронизывает все существо человека; лучшая часть его свободна от него: тело действительно подчинено и находится во власти хозяина, но разум независим и действительно настолько свободен и дик, что его не может обуздать даже эта тюрьма тела, в которой он заключен". Для животных заточение тела - это заточение всего существа, но человек может выбрать свободу, даже если у него нет физической автономии. Для этого он должен знать, что такое выбор, и верить, что он его заслуживает. Делясь историями, мы сохраняем возможность выбора в воображении и в языке. Мы даем друг другу силы делать выбор мысленно, даже если не можем сделать его телом.
Неудивительно, что нарратив выбора продолжает расти, распространяться и приобретать все большую силу. В Америке он подпитывает американскую мечту, основанную на "неотъемлемых правах" на "жизнь, свободу и стремление к счастью", обещанных в Декларации независимости. Ее истоки уходят далеко в прошлое, поскольку она подразумевается при любом обсуждении свободы или самоопределения. В самом деле, мы можем почувствовать его утешительное присутствие даже тогда, когда слово "выбор" отсутствует. Когда мы действуем в соответствии с этим нарративом, часто следуя сценариям, написанным другими, мы утверждаем, что контролируем ситуацию независимо от обстоятельств. И хотя, как мы увидим далее, наши сценарии и представления различаются, желание и потребность в выборе универсальны. Какими бы ни были наши различия - темперамент, культура, язык - выбор объединяет нас и позволяет говорить друг с другом о свободе и надежде.
Глава 2. Чужак в чужих краях
I. БЛАГОСЛОВЕННЫЙ СОЮЗ
Августовским утром более 40 лет назад Канвар Джит Сингх Сети проснулся на рассвете, чтобы подготовиться к новому дню. Он начал с церемониальной ванны; надев только каччха, традиционное нижнее белье сикхов - белые шорты на шнурках, он вошел в банную комнату дома своей семьи в Дели. В маленьком помещении, освещенном единственным окном, он сидел на коротком деревянном табурете, и каменный пол холодел под его босыми ногами. Его мать и бабушка вошли в купальню и помазали его ватной пастой, состоящей из куркумы, сандалового дерева, молока и розовой воды. Затем они наполнили ведро водой и вылили полные чашки на его голову и плечи.
Мать Канвара Джима вымыла его волосы, спадавшие до середины спины, и бороду, доходившую до груди; в соответствии с сикхской традицией, они никогда не были подстрижены. После того как волосы были вымыты, она энергично намазала их ароматным маслом и скрутила в тугой узел, завязав волосы на макушке, а бороду - под подбородком. Надев свой лучший костюм, Канвар Джит выглядел впечатляюще: 28 лет, 160 фунтов, шесть футов роста в своем ярко-красном тюрбане . Его внешность и веселый нрав, мягкий взгляд и легкая манера поведения не могли не привлечь внимания. Он прошел через двери во двор, где собралось около сотни друзей и родственников, чтобы начать празднование.
В нескольких кварталах отсюда 23-летняя Кулдип Каур Ананд начинала свое утро примерно так же, хотя во многих отношениях она была полной противоположностью Канвар Джит. При своем миниатюрном росте в
