задавались вопросы о религиозном участии (как часто они посещали службы или молились) и религиозных надеждах ("Верите ли вы в существование рая?" и "Верите ли вы, что ваши страдания будут вознаграждены?"). Второй опрос позволил определить уровень оптимизма каждого человека, изучив его реакцию на ряд гипотетических хороших и плохих жизненных событий. На вопрос, как бы они отреагировали на увольнение, оптимисты отвечали: "Если бы меня уволили с работы, то только за что-то конкретное, что легко исправить", а пессимисты говорили: "Если бы меня уволили с работы, то только потому, что со мной что-то не так, что я никогда не смогу исправить". По сути, они описывали, насколько, по их мнению, они контролируют свою жизнь. Наконец, они заполнили общепринятую анкету о психическом здоровье, чтобы определить, есть ли у них симптомы депрессии, такие как потеря веса или недостаток сна. К моему удивлению, оказалось, что представители более фундаменталистских конфессий испытывали больше надежды, были более оптимистичны, когда сталкивались с невзгодами, и реже впадали в депрессию, чем их сверстники. Действительно, наиболее подверженными пессимизму и депрессии оказались унитарии, особенно те, кто был атеистом. Наличие такого количества правил не ослабляло людей, а наоборот, казалось, расширяло их возможности. У них было отнято множество возможностей выбора, и все же они ощущали контроль над своей жизнью.

Это исследование стало наглядным примером: Ограничения не обязательно уменьшают чувство контроля, а свобода думать и поступать по своему усмотрению не обязательно его увеличивает. Разгадка этого кажущегося парадокса кроется в различных представлениях о природе мира и нашей роли в нем, которые передаются из поколения в поколение. Мы все хотим и должны контролировать свою жизнь, но то, как мы понимаем контроль, зависит от историй, которые нам рассказывают, и от убеждений, которых мы придерживаемся. Некоторые из нас приходят к убеждению, что контроль достигается исключительно благодаря личному выбору. Мы должны сами найти свой путь к счастью, потому что никто не найдет (или не сможет найти) его за нас. Другие верят, что все контролирует Бог, и только поняв Его пути и ведя себя соответственно, мы сможем обрести счастье в своей жизни. Мы все подвержены различным представлениям о жизни и выборе в зависимости от того, где мы родились, кто наши родители и многих других факторов. Переходя от культуры к культуре и от страны к стране, мы сталкиваемся с поразительными различиями в представлениях людей о том, кто должен делать выбор, чего от него ожидать и как оценивать его последствия.

С тех пор как я начал формальное изучение выбора, будучи студентом, я опрашивал, проводил опросы и эксперименты с людьми из всех слоев общества: старыми и молодыми, светскими и религиозными, представителями азиатских культур, ветеранами коммунистической системы и людьми, чьи семьи живут в США уже несколько поколений. В оставшейся части этой главы я поделюсь с вами своими собственными исследованиями, а также наблюдениями растущего числа исследователей, которые изучают то, как география, религия, политические системы и демографические показатели могут коренным образом определять восприятие людьми самих себя и своих ролей. Истории нашей жизни, рассказанные по-разному в каждой культуре и в каждом доме, оказывают глубокое влияние на то, что и почему мы выбираем, и только научившись понимать эти истории, мы сможем начать объяснять удивительные и озадачивающие различия между нами.

III. ЛИЧНОСТЬ И КОЛЛЕКТИВ

В 1995 году я провел несколько месяцев в Киото, Япония, живя в местной семье, пока занимался исследованиями для своей докторской диссертации у Шинобу Китаямы, одной из основательниц направления культурной социальной психологии. Я знала, что столкнусь с культурными различиями и даже непониманием, но они часто возникали там, где я их меньше всего ожидала. Самым удивительным был случай, когда я заказал в ресторане зеленый чай с сахаром. После паузы официант вежливо объяснил, что зеленый чай с сахаром не пьют. Я ответила, что да, я знаю об этом обычае, но мне нравится сладкий чай. На мою просьбу официант ответил еще более вежливым объяснением: Зеленый чай не пьют с сахаром. Хотя я понимал, сказал я ему, что японцы не кладут сахар в зеленый чай, я все же хотел бы положить немного сахара в свой зеленый чай. Не выдержав, официант обратился с этим вопросом к менеджеру, и они начали долгий разговор. Наконец, менеджер подошел ко мне и сказал: "Мне очень жаль. У нас нет сахара". Поскольку я не мог выпить зеленый чай в том виде, в котором он мне нравился , я заменил свой заказ на чашку кофе, которую вскоре принес официант. На блюдце лежали два пакетика сахара.

Моя неудачная попытка выпросить чашку сладкого зеленого чая - забавная история, но она также служит кратким выражением того, как различаются взгляды на выбор в разных культурах. С точки зрения американцев, когда платящий клиент обращается с разумной просьбой, основанной на его личных предпочтениях, он имеет полное право на то, чтобы эти предпочтения были удовлетворены. С точки зрения японцев, однако, то, как я люблю чай, было ужасно неуместно в соответствии с принятыми культурными стандартами, и официант просто пытался предотвратить мой столь ужасный промах. Если не ограничиваться атрибутами ситуации, то при сравнении американской и японской культур можно увидеть схожие модели личного выбора или социального влияния в семейной жизни, на работе и, возможно, в любом другом аспекте жизни. Хотя между этими двумя культурами, да и вообще между любыми двумя культурами, существует множество различий, одна особенность культуры оказалась особенно полезной для понимания того, как идеи и практика выбора варьируются по всему миру: степень индивидуализма или коллективизма.

Спросите себя: Когда вы делаете выбор, вы в первую очередь думаете о том, чего хотите, что сделает вас счастливым, или о том, что будет лучше для вас и окружающих вас людей? Этот, казалось бы, простой вопрос лежит в основе серьезных различий между культурами и людьми, как внутри стран, так и между ними. Конечно, большинство из нас не будут настолько эгоцентричными, чтобы сказать, что мы игнорируем всех остальных, или настолько самоотверженными, чтобы сказать, что мы полностью игнорируем свои собственные потребности и желания, но, если отбросить крайности, различия все равно могут быть очень велики. То, где мы находимся на этом континууме, в значительной степени является продуктом нашего культурного воспитания и того сценария, который нам дают для выбора: когда мы принимаем решения, нам говорят сосредоточиться в первую очередь на "я" или на "мы"? Какой бы набор предположений мы ни получили, эти культурные сценарии призваны не только помочь нам успешно