— Ты не бойся меня, не обижу.

Потом были звезды в дырявой крыше, разбросанная на сенеодежда и острое, ни с чем не сравнимое ощущение счастья.

Пропел петух, я открыла глаза, сквозь щели в дверипробивалось солнышко. Я вспомнила прошедшую ночь и зажмурила глаза. Сашка рядомпотянулся с хрустом, позвал:

— Машка, просыпайся, пора мотать отсюда, пенсионерынарод бойкий.

Я подняла голову, старательно избегая Сашкиного взгляда,испытывая неловкость, некстати вспомнив, что я замужем. Тут выяснилось, что яодета, это меня удивило.

— Моя работа, — улыбнулся Сашка. — Боялся,озябнешь. — Он съехал со стога вниз и подхватил меня. — Что,двигаем? — спросил весело.

— Какой у нас следующий пункт? — бойкопоинтересовалась я.

— Конечный. Сегодня должны дойти.

К обеду солнце стало по-летнему жарким, мы устроились напригорке и закусили остатками колбасы. Я разглядывала Сашку, вид его казалсямне попеременно то бандитским, то безопасным.

— Сашка, — расхрабрилась я. — Ты из тюрьмысбежал?

— Из тюрьмы? — поднял он брови. — А… Вродетого.

— Значит, ты от милиции скрываешься?

— Точно. Пятерка тебе за догадливость.

— А можно… — воодушевилась я, но он перебил:

— Нельзя. Честно, нельзя.

— А ты вообще кто?

— Как это?

— Ну, кто ты, что за человек? — Чужаябестолковость слегка раздражала, и я нахмурилась.

— А… да так, бегаю…

— Не всегда же ты бегал. Чем-то еще занимался?

— Да у меня все как-то бегать выходило. Машка, а тебякак в детстве дразнили? — раздвинув рот до ушей, вдруг спросил он.

— Лихоня, — растерялась я.

— Как, как?

— Ты же слышал, зачем спрашиваешь?

— Ладно, не злись. Я думал, тебя Мальвиной звали.Волосы у тебя на солнце голубые. И вообще… красавица ты у нас, девочка изсказки. Как есть Мальвина.

— Ты меня так не зови, меня так папа зовет, а ты несмей! — разозлилась я.

— Ладно, мне что, как скажешь. — Сашка почесалнос, откинулся на руках и стал смотреть в небо, щурясь на солнце и позевывая.Потом спросил:

— А почему Лихоня, фамилия, что ль, такая?

— Ага. Лихович, Лихоня.

— Как твоя фамилия?

— Теперь Назарова, а была Лихович.

— Отца-то как зовут?

— А что? — Теперь я насторожилась.

— А то. Отец-то Павел Сергеевич?

— Да. А ты откуда знаешь?

— От верблюда. — Сашка хохотнул и покачал головой:

— То-то я удивился, больно ты на папу напирала, когда смуженьком разговаривала — “скажи папе”, ясно.

— Ты чего к моему отцу привязался? — разозлиласья.

— Да нет, не то думаешь, — успокоил Сашка. —Письмо у меня к нему. Надо передать. — Он помолчал немного и спросил:

— Машка, а ты знаешь, кто твой отец?

— Мой отец — это мой отец, вот кто. Чем занимается, незнаю и знать не хочу. Зато знаю, что человек он хороший и меня любит. Пожалуй,только он и любит.

— А муж-то как же, Марья?

— А муж — не твое дело.

— Понял. Мне когда толково объяснят, я завсегдапойму. — В Сашкиных глазах появились два средней величины черта и нахальнона меня уставились.

— Саш, а за что тебя посадили? — помолчав немного,спросила я.

— Зa убийство.

— Что? — Рот у меня открылся, а вот закрываться нежелал, хотя я очень старалась.

— Вот до чего доводит любопытство, — развеселилсяСашка. — Уже боишься, а тут место тихое, ты да я, и никого больше.

— Врешь ты все. Я тебе не верю. Кого же ты убил?

Сашка насмешливо улыбнулся, вздохнул, сморщил нос и нараспевпроговорил:

— Много безвинных душ лишил я жизни, и все они былилюбопытные.

— Расскажи мне о себе, — попросила я, окончательноуверившись, что он врет и для меня скорее всего безопасен.

— А чего рассказывать? Сама говорила, личность ятемная, подозрительная, все так и есть. Ты мне лучше про отца расскажи.

— Не буду. Зачем? — вновь насторожилась я.

— Я ж сказал, письмо у меня к нему. Говорили, онпоможет.

Я сверлила взглядом Сашкину физиономию, пытаясь решить, чтона это ответить. Вздохнула и сказала то, что думала:

— Я не знаю, Саша, правда не знаю. Мне папа никогданичего такого не говорил. А тебе сидеть много осталось? — Бог знаетпочему, но этот вопрос меня очень волновал.

— Что значит “сидеть”? — удивился Сашка. — Яж на воле.

— Ты все темнишь, ничего не рассказываешь, —вздохнула я, почувствовав странную обиду и острое желание спасти Сашку от всехвозможных бед на свете. — Может, я помогу чем?

— Пошли, помощница, — хмыкнул он,поднимаясь. — Недалеко уже.

Часа в три мы вышли на проселочную дорогу. Сашка бодропечатал шаг, размахивая руками, я трусила рядом и на него поглядывала. Тутиз-за поворота возник двухэтажный особняк за высоким забором. Сашкапритормозил.

— Пришли мы, Марья Павловна, — сказал оннеобычайно серьезно. — Тут у меня дельце небольшое, оформлю дельце и тебядомой отвезу. И вот еще что. Ты здесь помалкивай, чья дочь. Поняла?

— Поняла, — кивнула я и сразу спросила:

— А почему?

— Отца твоего здесь не любят, но очень уважают.Смекаешь?

— Нет, — честно созналась я, Сашка почесал нос икивнул:

— И не надо. Молчи, и все.

У калитки был звонок, Сашка позвонил, и из дома вышелздоровенный тип в куртке нараспашку, увидев Сашку, заулыбался.

— Какие люди. Здорово, Саня. — Тут он покосился наменя и присвистнул:

— А это откуда?

— На дороге нашел, — хмыкнул Сашка.