— Озябла? — И обнял меня. Рядом с ним было тепло инадежно, и плохого думать не хотелось. — Давай я тебя поцелую? — тихосказал он и поцеловал. Не один раз, конечно. И все перестало иметь значение, яобняла его, а он подхватил меня на руки, как подхватывал в детстве отец, ипошел в комнату. Он был так нежен, что надобность в словах отпала, не нужныбыли слова, а когда я начинала что-то торопливо шептать, Сашка говорил “молчи”и зажимал мне рот. И я молчала.

Я открыла глаза, потянулась и взглянула на часы: почти пять.Сашки рядом не было. Приподняв голову с подушки, я покрутила ею немного и тутего увидела:

Сашка стоял в прихожей и разговаривал по телефону. Нопоразило меня не то, что Сашка в пять утра с кем-то беседует, а он сам, точнее,его лицо. В нем не было и намека на обычную насмешку, дурашливость и дерзость,лицо было жестким, даже злым и очень неприятным. Я испугалась, но лишь наминуту, потом вспомнила, каким Сашка был этой ночью, зевнула, сладко потянуласьи с головой нырнула под одеяло. Звонит кому-то, ну и что, у него боевоезадание.

Он разбудил меня часов в девять. Лизнул в висок по-кошачьи изасмеялся, глаза я не открывала и улыбку прятала, но губы дрожали, и Сашкашепнул мне на ухо:

— Не прикидывайся. Что снилось?

— Ты снился, — засмеялась я.

— Хороший сон, — кивнул он и тоже засмеялся.

Я легла на спину, потянулась и стала его разглядывать. Онуспел побриться, выглядел молодцом, а с кухни доносился запах кофе.

— Завтрак готов? — спросила я.

— В постель прикажете?

— Нет, встану, подай халат и тапочки.

— Со всем нашим удовольствием. Мы завтракали, хохоча идурачась, Сашка убрал посуду, сел напротив меня и заговорил серьезно:

— Так. Первое. Можешь позвонить отцу.

— Правда? — обрадовалась я.

— Правда, — кивнул он. — Вижу, как тымучаешься, а у меня от твоих мук просто сердце кровью обливается. Но и меняпойми, лишнее слово скажешь, и это может быть…

— Саш, да я только… — хватая его за руку, начала я.

— Короче, отец снимает трубку, ты говоришь: “Папа, сомной все в порядке”, — и трубку вешаешь. Понятно?

— Хорошо. — Я торопливо кивнула.

— Второе. Деньги нужны. Само собой, верну, когда всезакончится.

Я метнулась в прихожую за кошельком, заглянула в него исказала испуганно:

— Почти ничего не осталось.

— Плохо. Ладно, буду думать.

— Я занять могу, — предложила я, а Сашкаразозлился:

— Опять? Ну нельзя тебе нигде появляться. Сколько разговорить?

— У меня в банке есть, в банке мне появиться можно?

— А бумаги где?

— Бумаги дома.

— Вот видишь. — Он вздохнул.

— Но ведь я могу сходить домой. У нас телефон на углу,позвоню, если Димки, нет, быстренько сбегаю.

— А соседи?

— Утром все на работе.

— Не пойдет. Обязательно на какую-нибудь бабкунарвешься.

— Ну и что, Саша?

— Слушай, это не игры, все очень серьезно. Из деревнимы ушли вместе, дома ты не появилась, дурак поймет: где ты, там и я.

Сашкины слова особого впечатления не произвели, но спорить яне стала, в таких делах он смыслит больше меня.

— Поняла, Саша. Но если ни к кому нельзя, где же взятьденег?

— Так, — потер он ладонью колено. — К тебепойду я. Давай ключ и объясни, где бумаги.

— Господи, а если тебя поймают?

— Не поймают. Позвоню, войду в квартиру, дело двухминут.

— А если там ждут?

— Я не ты. Оторвусь. И “хвост” сюда не приведу. Ученый.А ты квартиру враз засветишь.

— А когда можно будет позвонить папе?

— Когда вернусь. Деньги в каком банке?

— В “Менатепе”.

— Значит, так. Я еду к тебе на квартиру, а ты в банк.Там рядышком скверик, уютный такой, в нем и подождешь. Только аккуратней, глазалюдям не мозоль.

Ждала я его минут двадцать, сидела на скамейке, поглядываяпо сторонам, тут Сашка меня окликнул, и я заспешила к нему.

— Все в порядке? — спросила испуганно, хотя по егофизиономии было ясно: в порядке.

— А то… — Сашка протянул мне мой паспорт и банковскийдоговор о вкладе.

— Сколько снимать? — задала я вопрос.

— Всё. Потом рассчитаемся. Сашка остался в сквере, а яотправилась в банк. Процедура заняла минут двадцать. Выйдя из банка, я потопалак скверу, тут меня снова окликнул Сашка. Он сидел в синих “Жигулях”.

— Откуда машина? — удивилась я, садясь с нимрядом.

— Позаимствовал, — хмыкнул он.

— Врешь, — вытаращила я глаза;

— Не вру.

Мы поехали, я его разглядывала, в голове — Бог знает что.

— Сашка, — не выдержала я. — Милиционерымашины не крадут.

— Ты, Машка, все понимаешь не правильно, —обиделся он. — Был бы я жулик, не стал бы угонять машину, срок себезарабатывать, а на боевом задании мне этот грех спишут. Без машины нам сейчаснельзя.

— А если поймают?

— Не поймают. Слушай, что нам надо: парик темный, очкиот солнца, большие, в пол-лица, одежду тебе: юбку короткую, сапоги высоченныетакие…

— Ботфорты, что ли?

— Ага.

— Они мне не идут, ботфорты для высоких. У меня ростнеподходящий.

— Ничего, один раз наденешь. Да, куртку еще, кожаную, сбляхами, короткую, на ремне.

— Зачем все это? — подивилась я.

— Много вопросов задаешь… Да, и еще бюстгальтер,четвертый номер.

— У меня же второй.

— Купишь четвертый.

— Да он мне на голову, — заподозрив, что Сашкаиздевается, разозлилась я.

— Ох, Машка, до чего ж ты баба вредная. — Онпокачал головой и вроде бы обиделся.

— Я понять хочу, зачем?