Когда они поднимались по лестнице, он ласково похлопал ее поруке, чего никогда раньше не делал, и потом долго стоял у окна в спальне исмотрел на ярко освещенное окно ее комнаты — что-то она сейчас делает, о чемдумает? Он бы очень удивился, если бы увидел, что она сидит у туалетногостолика с ниткой жемчуга в руке и, глядя невидящими глазами в пустоту, мечтает,как объедет полмира, как будет фотографировать, фотографировать,фотографировать… Дед, его большой роскошный дом, который она ведет, младшаясестра, сегодняшняя свадьба и прием — все это куда-то ушло, мечты уносили еевсе дальше и дальше. Но вот усилием воли она заставила себя вернуться, встала,потянулась и пошла в туалетную комнату раздеться. Через несколько минут онаскользнула в постель и закрыла глаза. Только бы не думать о том, что ейпредстоит завтра. Она обещала Аннабел взять на себя все заботы, пока их с мужемне будет: наблюдать за отделкой нового дома, в особенности за работой маляров,проследить за доставкой и расстановкой мебели, убрать свадебные подарки…

Как всегда, Одри все добросовестно выполнит, уж на нее можноположиться. Она заснула, и сначала ей приснились Анни с Харкортом, потомбунгало среди пальм на тропическом острове, дедушка кричал ей: «Вернись!Вернись!» — а она уплывала от него все дальше, дальше…

Хотя Одри провела с дедом на их летней вилле на озере Тахотри недели, ей, как и всегда, удалось к возвращению Харкорта устроить все деланаилучшим образом. Она подобрала небольшой штат вышколенной прислуги; комнаты впрелестном каменном доме, который купил Харкорт, были покрашены именно в тецвета, которые выбрала Аннабел; мебель расставлена; даже автомобиль приведен видеальное состояние, причем Одри заставила шофера заводить мотор каждый день,иначе за время отсутствия молодых мог разрядиться аккумулятор.

— Согласись, твоя сестра — безупречная хозяйка, —отметил Харкорт, когда они в первый раз завтракали в своем доме, вернувшись изсвадебного путешествия. Аниабел улыбнулась мужу, радуясь, что он доволен. Онабоялась, что он рассердится на нее за то, что она взвалила бремя своих забот насестру, но Одри так прекрасно со всем справилась. Зачем отказываться от ееуслуг? Харкорт, судя по всему, не возражал, а вот в доме на Калифорния-стрит вэту минуту никто бы не услышал похвал хозяйственным талантам Одри: дед бушевал,что яйца переварены, чай отвратительный, и вообще он просто не помнит, когдаему в последний раз подали приличный завтрак. У них теперь была новая повариха,которая в подметки не годилась прежней.

— Неужели нельзя найти пристойную кухарку? Я что,обречен всю жизнь есть эту возмутительную стряпню? Нет, ты решительно хочешьуморить меня!

Одри подавила усмешку — в течение недели эти обличениязвучали каждый божий день. Она уже начала подыскивать другую повариху взамен неугодившей деду. Одри пропускала мимо ушей его ворчанье, мысли ее были поглощенытем, что она прочла в газете.

— Не понимаю, мистер Рисколл, как вы можете даже сейчасне замечать того, что творится у нас в стране.

Одри обращалась к деду на вы, только когда сердилась нанего, да и как не сердиться: Америка летит в пропасть, а дед продолжает уповатьна Гувера.

— Если бы ты поменьше интересовалась тем, что творитсяв стране и в мире, и обратила внимание на собственный дом, у нас была быприличная кухарка и мне не подавали бы несъедобный завтрак.

— Многие вообще забыли, что такое завтрак, ты никогда оних не думаешь? — Щеки Одри вспыхнули от негодования, но дед втайненаслаждался подобными дискуссиями с внучкой. — Америка гибнет!

— Э, Одри, она уже много лет гибнет, для меня это неновость. Кстати, и в других странах не лучше. — Он ткнул пальцем вгазету. — Вот, пожалуйста: в Германии полно безработных, в Англии тоже, иу них кризис. Ну и что с того? По-твоему, я должен посыпать голову пеплом илить слезы?

Именно это ее и убивало: никто ничего не может сделать.

— Ты бы хоть проголосовал как разумный человек.

— То, что ты считаешь разумным, для меня — величайшаяглупость, — вспылил дед. Когда Рузвельт победил Гувера, набрав шестьдесятпроцентов голосов, дед был вне себя от ярости, Одри же ликовала, и разразилсяграндиозный скандал. Они ссорились весь день, не могли успокоиться и вечером,когда к ним пришли ужинать Аннабел с Харкортом. Молодые не выдержали и скороушли. Аннабел заявила, что от их разговоров о политике у нее разболеласьголова, однако успела шепнуть Одри по секрету, что ждет ребенка, он долженродиться в мае, и Одри очень обрадовалась. «Я буду тетей, как странно», —думала она, поднимаясь с дедом по лестнице. Дед все не мог смириться споражением Гувера, но она не слушала его брюзжания, все ее мысли были о сестреи ее будущем ребенке. Аннабел будет двадцать один год, когда он родится, всегодвадцать один, а она уже получила от жизни все, о чем только могла мечтать.Одри двадцать пять, и чего она добилась? Ровным счетом ничего. Эта мысльугнетала ее, а тут еще зарядили дожди, стало совсем уныло, даже книги неотвлекали ее от мрачных размышлений Однако печалиться было некогда, пришла пораготовиться к рождению ребенка, покупать приданое, устраивать детскую, искатьняню. Аннабел не могла со всем справиться, она сразу уставала, и потому, какобычно, все хлопоты взяла на себя Одри. Через несколько дней после дня рождениядеда, когда ему исполнился восемьдесят один год, на свет появился Уинстон, сынАннабел — прекрасный здоровый ребенок, он не причинил матери особыхнеприятностей. Одри первая увидела мать с новорожденным — конечно, если несчитать Харкорта — и с особой любовью начала готовить дом к их приему.

Она стояла в детской, пересчитывая сложенные голубыепеленки, когда в дверях появился Харкорт.

— А, ты здесь, я так и знал. — Он в упор смотрелна нее, словно хотел сказать что-то важное, и Одри удивилась — они так редко очем-то разговаривают, обычно она все обсуждает с Аннабел. — Неужели тебене надоело делать за нее все ее дела? — Он медленно вошел в комнату.

Одри положила пачку пеленок и с улыбкой покачала головой:

— Нисколько, у нас так было всегда.

— Ты что же, всю жизнь собираешься ее нянчить?

Вопрос показался ей странным, равно как и тон, каким ОН былзадан. Она вдруг подумала: а не пьян ли он?

— Не знаю, не задумывалась. Мне приятно заботиться обАнни.

— Приятно? — Он изумленно поднял брови иостановился так близко, что Одри почувствовала на своем лице его дыхание.

В детской было тихо, солнечно. Он поднял руку и нежноприкоснулся к ее щеке, провел пальцем по губам и неожиданно прижал ее к себе.Все произошло настолько быстро, что Одри не успела этому воспротивиться.Опомнившись, она рванулась было прочь и ускользнула от его поцелуя, но онизловчился и схватил ее за талию, стиснув своими крепкими руками.

— Харкорт, сейчас же отпусти!

— Скажите на милость, какая недотрога! Тебе двадцатьшесть лет, черт подери, хочешь умереть старой девой? — Это были жестокиеслова, и они больно ранили Одри. А Харкорт схватил ее за волосы и, притянув заголову, поцеловал-таки в губы. Одри изо всех сил оттолкнула его, она не нашутку рассердилась.