Нет, лучше умереть…

— Почему тебе кажется, что он будет таким прекрасныммужем? — лукаво спросила она деда. — Потому что он голосует зареспубликанцев, как и ты? — Одри бросила наживку, и Эдвард Рисколл тут жепопался на крючок.

Его лицо потемнело как туча, сейчас он уничтожит дерзкуюдевчонку, но за его спиной раздался жалобный вздох: рядом стояла Аннабел —облако голубого шелка и кремовых кружев, волны золотых волос — и с мольбойсмотрела на Одри. Она была на фут ниже сестры. Судя по всему, Аннабел былаочень взволнована, ее маленькие ручки так и летали, словно две птички. Одривсегда любовалась ею. Та была совсем не похожа на свою спокойную, энергичнуюстаршую сестру.

— Вы с ума сошли, с утра спорите о политике! —Аннабел закрыла рукой глаза, словно у нее разыгралась мигрень, и Одри рассмеялась.Они с дедом спорили о политике и утром, и днем, и вечером лишь потому, чтопламенно любили это занятие, самозабвенно ссорились, черпая в ссорах силы ивдохновение и приводя в ужас Аннабел, которую политика вгоняла в тоску, а отспоров у нее начиналась истерика.

— Вчера вечером на предвыборном съезде в Чикагодемократы выдвинули кандидатом на пост президента Франклина Рузвельта. Думаю,тебе это должно быть интересно. — Одри всегда рассказывала Аннабел оважных событиях, хотя сестру они нисколько не интересовали. Вот и сейчас онаравнодушно посмотрела на Одри.

— Почему?

… , — Потому что он обошел Эла Смита и ДжонаГарднера, — объяснила Одри.

— Да нет, я не о том. Почему мне это должно бытьинтересно?

— Как почему? Да ведь решается судьба страны! — ГлазаОдри сверкнули. Никто не вызывал у нее такого раздражения, как сестра, ну дочего пуста и легкомысленна! Нет, она этого не потерпит, хотя много лет назадпоняла, что все безнадежно:

Аннабел интересуют только ее собственная особа итуалеты. — Анни, возможно, Рузвельт станет нашим следующим президентом.Разве это не важно?

— Харкорт считает, что женщины не должны интересоватьсяполитикой, что это вульгарно. — Аннабел с вызовом встряхнула золотымилоконами, и Эдвард Рисколл не смог оторвать от нее восхищенного взгляда.Поразительное создание, до чего хороша, вся в мать, а вот Одри… Одри похожа насына, которого он так любил… Эх, если бы только он… но что толку предаватьсясейчас сожалениям. Сына как магнитом тянуло в эти проклятые экзотическиестраны, он весь мир объездил, где только не побывал, даже в Маньчжурии, даже вСамоа, и чем все кончилось? — И потом, — продолжала Аннабел, —вы портите мне настроение, когда говорите за завтраком о политике.

А это вредно для желудка.

Эдвард Рисколл открыл рот от изумления, Одри отвернулась,стараясь скрыть улыбку. Когда она снова поглядела на деда, то увидела в егоглазах нежность, хотя у него никогда не повернулся бы язык облечь ее в слова.

— До встречи за ужином. С вами и с Харкортом. — Онсчел за благо удалиться в библиотеку. Одри проводила его взглядом. Одрипонимала, как много он для нее сделал, этот сильный, мужественный человек. И вблагодарность она должна посвятить ему свою жизнь… хотя бы годы до конца егожизни. Она нужна ему, чтобы вести дом. Одри перевела взгляд на свою младшуюсестру. Аннабел предстоит многому научиться, а она отказывается слушать советысестры, твердит, что Харкорт будет сам обо всем заботиться; жена, по егомнению, просто должна быть красивой и весело проводить время, больше от нее ничегоне требуется. Харкорт утверждает, что женщине не подобает взваливать на себябремя ответственности, это вульгарно. Анни повторяла это по любому поводу, несознавая, что все эти выпады направлены в адрес сестры, а Одри они лишьзабавляли — ей в высшей степени безразлично, что именно Харкорт считаетвульгарным, а в чем видит проявление хорошего тона.

— Не забудь о свадебном платье, сегодняпримерка, — напомнила она Аннабел, выходя с ней из столовой. Громкозахлопнулась дверь библиотеки. Одри знала, что дед ушел туда выкурить сигару ипобыть в одиночестве, перед тем как поедет в клуб «Пасифик юнион». Он будетсидеть, уставившись в пустоту и погрузившись мыслями в былое, потом прочтетписьма от друзей и мысленно составит ответы, но напишет их только после обеда.Дел у него сейчас не много, зато Одри крутится как белка в колесе, шутка ли —подготовить свадьбу, на которую приглашены пятьсот человек, а сестра пальчикомо пальчик не ударит, все хлопоты взвалила на ее плечи.

— Нет, Од, я не хочу сегодня выезжать из дому. Вчерабыла адская жара, у меня до сих пор голова болит.

— Бедняжка. Выпей таблетку аспирина и собирайся. Досвадьбы осталось всего три недели. Кстати, ты посмотрела подарки, которыепринесли вчера? — Она крепко взяла сестру под локоток и незаметно направилав парадную гостиную. Буквально каждый час в коллекцию на огромном столепоступало новое пополнение — дары от их друзей и от друзей Харкорта.

— Ужасно, ужасно… — заныла Аннабел, и Одри, как всегда,захотелось ее шлепнуть. — Сколько мне придется писать открыток,благодарить…

— Ты лучше полюбуйся, какие чудесные вещи тебеподарили! Радоваться надо, а ты хнычешь. — Одри вела себя с Аннабел скореекак мать, а не как старшая сестра. Четырнадцать лет она опекала ее и навернякадаже с большей заботой, чем их родная мать. Она даже колледж выбрала вСан-Франциско, чтобы не расставаться с сестрой. Аннабел в колледж поступать непожелала, довольно с нее и пансиона мисс Хэмлин. Впрочем, никто от нее иного ине ждал, ведь все с самого начала решили, что старшей сестре Бог дал ум, амладшей — красоту.

— Неужели и в самом деле придется ехать сегодня вгород? — Аннабел бросила на сестру умоляющий взгляд, но Одри решительноповела ее наверх, заставила одеться и сесть за секретер — писать открытки свыражением благодарности. Тем временем оделась сама, и в половинеодиннадцатого, когда шофер подал к крыльцу темно-синий «паккард», которыйдедушка предоставил в распоряжение сестер, обе были готовы. Стоял прекрасныйлетний день, июль только начался, и небо было синее, как когда-то на Гавайях.

— Анни, ты помнишь Гавайи? — спросила Одри, когдаони ехали по одной из центральных улиц. Хорошенькая блондинка в беломполотняном платье и экзотической шляпе с широкими полями отрицательно покачалаголовой — она не помнила ничего. Для Аннабел прошлого просто не существовало,снимки отца наводили на нее скуку, они казались ей странными, даже жутковатыми,хотя именно это всегда и восхищало Одри. Когда она смотрела на снятые отцомвиды Китая и Японии, на горы и реки, они словно оживали, она сама переносиласьтуда и оказывалась среди людей, одетых в кимоно: вот они везут забавныемаленькие тележки, удят рыбу, стоя на берегу, и кажется, вот-вот заговорят сней на своем родном языке… В детстве Одри часто засыпала с одним из альбомов наколенях и видела во сне далекие сказочные страны… А теперь ее собственныеснимки открывают что-то необычное и оригинальное в самых банальных сюжетах.

— Од, проснись! — Машина уже давно остановилась умагазина Магриен, и Аннабел с изумлением глядела на сестру. — О чем тыразмечталась?