— Возможно, после завтрашнего дневного спектакля мнепонадобится немного изменить диалог третьего акта между тобой и Джейн. Правда,я еще не решил.

Ли, не отвечая, быстро закончила макияж, расчесала волосы иисчезла за ширмой, чтобы переодеться в платье, которое специально принесла втеатр. За дверью гримерной шум еще усилился, когда актеры, рабочие сцены илюди, обладающие достаточным влиянием, чтобы получить пропуск за кулисы, гомоняи смеясь, стали покидать театр через служебный вход, чтобы отпраздновать сегодняшнийтриумф с друзьями и родными. Обычно Ли и Джейсон последовали бы их примеру, носегодня Ли исполнялось тридцать пять, и Логан твердо намеревался сделать все,чтобы ночь премьеры не затмила этого события.

Она появилась из-за ширмы в обманчиво простом красномшелковом платье-рубашке с узенькими, расшитыми стеклярусом бретелями, лодочкахна шпильках, в тон платью, и с усыпанной стразами вечерней сумочкой от ДжудитЛибер, свисавшей с руки на длинной цепочке.

— Красное? — ухмыльнулся Джейсон, медленно поднимаясь. —Никогда раньше не видел тебя в красном.

— Логан специально просил меня надеть сегодня красное.

— Интересно почему?

— Возможно, у него игривое настроение, — самодовольнообъяснила Ли, но тут же неуверенно спросила:

— Как по-твоему, мне идет?

Джейсон неспешно, оценивающе оглядел ее блестящие, падающиедо самых плеч рыжеватые волосы, большие аквамариновые глаза и высокие скулы,перевел глаза на узкую талию и длинные ноги. Довольно миленькая… неослепительна и вовсе не такая уж красавица, и все же даже в зале, полномженщин, Ли Кендалл обязательно выделялась бы и мгновенно привлекла бы к себевнимание, стоило ей заговорить или пошевелиться. Пытаясь найти причину еемощного воздействия на публику, критики сравнивали Ли с молодой Кэтрин Хепбернили Этель Барримор, но Джейсон считал, что они не правы. Да, на сцене онаобладала несравненным сиянием Хепберн и легендарной глубиной проникновения вобраз, присущей Барримор, но было и нечто свое, бесконечно более привлекательноеи уникальное: чарующая, завораживающая харизма, столь же действенная сейчас,когда она стояла в гримерной, ожидая его суждения, как и на сцене, во времяспектакля. Ли была самой спокойной, дружелюбной, трудолюбивой и отзывчивойактрисой из тех, кого он знал, и все же в ней крылась какая-то тайна, барьер,за который она никому не позволяла заглядывать. Она принимала свою работувсерьез, но вот себя всерьез не принимала, и временами ее застенчивость ичувство юмора заставляли его чувствовать себя махровым, завзятым эгоистом.

— Я начинаю думать, что лучше всего чувствовала бы себя вджинсах и футболке, — пошутила она, напоминая, что хочет услышать его мнение.

— Ладно, — кивнул он, — вот тебе горькая правда. Хотя ты ивполовину не так изумительна, как твой муж, все равно на удивлениепривлекательна для женщины.

— На тот сомнительный случай, если это означает огромныйкомплимент, — смеясь, объявила Ли, открывая шкаф и вынимая пальто, — большоетебе спасибо.

Джейсон, искренне пораженный ее полным отсутствиемсамолюбования, сначала не нашелся с ответом.

— Конечно, это огромный комплимент. Но почему ты вдругзабеспокоилась о том, как выглядишь? Какое это имеет значение, если час назадты убедила четыреста человек, что перед ними тридцатилетняя слепая, которая,сама того не подозревая, держит ключи к решению тайны бесчеловечного убийства?— выпалил он наконец, ошеломленно воздев руки к небу. — Господи Боже, ну почемуженщине, которая все это умеет, не наплевать, как она смотрится в вечернемплатье?

Ли открыла рот, явно желая поспорить, но тут же улыбнулась ипокачала головой.

— Это женские заморочки. Тебе не понять, — сухо обронилаона, глядя на часы.

— Ясно.

Джейсон распахнул дверь и с преувеличенной почтительностьюотступил в сторону.

— Только после вас, — сказал он, предлагая ей руку. Лиоперлась на нее, но когда они дружно зашагали по коридору, Джейсон внезапнопомрачнел.

— Когда мы приедем, обязательно спрошу Логана, посылал ли онорхидеи.

— Предпочитаю, чтобы ты не беспокоил ни себя, ни Логана поэтому поводу, — возразила Ли, стараясь сохранять беспечный тон. — Даже если этои не Логан, какая разница?

Мы приняли меры предосторожности. Я нанялашофера-телохранителя. Мэтт и Мередит Фаррелы одолжили мне его на те полгода,что их не будет в стране. В их чикагском доме он кто-то вроде члена семьи. Такчто у меня прекрасная защита.

Несмотря на все уверения Ли, при мысли об орхидеях на душестановилось тревожно. За последнее время она стала получать анонимные подарки,причем весьма дорогие, а некоторые и с нескрываемо сексуальным подтекстом,вроде черного кружевного пояса с подвязками и бюстгальтера из «Нимана-Маркуса»[5]и прозрачной, чрезвычайно соблазнительной ночной сорочки из «Бергдорф Гудман»[6].Надписи на маленьких белых карточках, вложенных в пакеты, отличались краткостьюи загадочностью, как, например: «Надень это для меня»и «Я хочу видеть тебя вэтом».

На следующий день после того, как в театр был доставленпервый подарок, в квартире раздался телефонный звонок.

— Ты носишь свой презент, Ли? — журчал в автоответчикевкрадчивый мужской голос.

На прошлой неделе Ли поехала в «Сакс»[7], где купила Логанухалат, а себе небольшую эмалевую брошь, которую сунула в карман пальто. Она какраз готовилась вместе с другими пешеходами переходить улицу на углу Пятидесятойи Пятьдесят первой улиц, когда сзади протянулась мужская рука с маленькимпакетом от «Сакса».

— Вы уронили это, — произнес незнакомец вежливо.Растерявшаяся Ли машинально взяла пакет и спрятала в другой, побольше, гдележал халат, но когда оглянулась, чтобы поблагодарить мужчину, тот либо растаялв толпе, либо был тем человеком, который быстро шагал по улице, подняв воротникдо самых ушей и низко нагнув голову, чтобы защититься от ветра.

Вернувшись домой с покупками, Ли сообразила, что ее пакетиктак и лежит в кармане, куда она его положила с самого начала. В том пакете, чтовручил неизвестный, лежали узкое серебряное, похожее на обручальное кольцо изаписка: «Ты моя».

Несмотря на все это, Ли была уверена, что орхидеи прислалЛоган. Муж знал, что это ее любимые цветы.