на ненормального. Я думаю, надо на улицу выйти – комната, конечно, может присниться, но

небо, облака, солнце – нет. Вот этим и можно проверить. Вышел, а на улице, оказывается,

лето – до проверки ли тут? Я босиком, и дом, оказывается, не ваш, а бабушкин в Елкино (я во

сне всегда вижу или его или наш проданный). Окошко открыто. Я на цыпочки приподнялся (я

вдруг маленьким сделался) и заглянул. Вы все сидите за самоваром и смеетесь. А бабушка за

вашими спинами на деревянной кровати спит. Я думаю: "Ну, слава богу, все правда", – и тут

чувствую, что начинаю просыпаться и осознавать, что это сон. И уж сам не разберу, то ли во

сне, то ли уже наяву думаю: "А ведь у каждого человека и в самом деле два круга жизни:

первый предписан биологической природой, а второй – человеческой, и можно как-то

оставаться живым без биологического. Так, – думаю, – успеть бы, сказать, что надо бабушку

не хоронить, а срочно вызвать всех, обязательно всех, кто еще не приехал". – И тут

проснулся.

Полина, пока Николай рассказывал, поставила чайник на плиту и присела на стул

около племянника.

– Эх, Колька, Колька, – сказала она, – ты хоть, с бабушкой во сне повидался, а мне всю

ночь какая-то ерунда снилась.

Утром все были неторопливые, задумчивые и как бы более свои, чем вчера, словно их

сблизил даже сон под одной крышей. И Никита был сегодня обыкновенным младшим

братом.

После завтрака Николай с Ириной отправились за хлебом, и, пока ходили, приехала

еще одна сестра – Людмила из Саратова. Успеть на похороны она не надеялась, но ей

хотелось посмотреть на своих. В первую минуту встречи вышло какое-то замешательство.

Причина для встречи, конечно, не радостная, но ведь встретились родные, давно не

видевшиеся люди, и не радоваться тоже было нельзя. Людмиле показалось, что все сильно

постарели. Поразила ее Полина, превратившаяся в маленькую сухонькую старушку. Полина

как раз выносила ведро свиньям в старом, маленьком пальтишке, заменявшем ей телогрейку,

и Людмила, в дорогой шубе, с золотыми кольцами на пальцах, расплакалась.

В избу она ввалилась с громадным, тяжелым чемоданом. Щеки у нее были

раскрасневшиеся, упругие. А когда она сняла шапку, то оказалось, что волосы прилипли ко

лбу от пота.

– Вот как мы встретились, – приговаривала Людмила, обнимаясь и плача. – А если бы

не такое событие, так и еще десять лет не приехала бы, да что десять… больше. Я ведь как

раз в Сочи отдыхала. Муж туда телеграмму продублировал, такой молодец…

Людмила раскрыла чемодан и всех поразила распахнувшаяся яркость красок. Чемодан

был доверху заполнен крупными, мерцающими яблоками, и по пропахшей варевом кухне

поплыл их тонкий аромат. Всем сразу стало понятно, что это совсем не те яблоки, что

продают в сибирских магазинах. Сверху в прозрачной бумаге, чуть примятые яблоками,

лежали цветы.

– А у нас цветов-то ведь вообще не оказалось, – сказала Полина, принимая от сестры

шуршащий букет и с улыбкой любуясь им. – А почему ты в Сочи? Болеешь?

– Да нет. Путевка подвернулась. Телеграмму от вас получила, заторопилась, яблок вот

набрала. Даже все свои тряпки на курорте бросила. А на билет кольцо в скупку сдала. А,

ладно, о чем толковать, такое раз бывает… Ой, мама, мама! Как же ты так? Ведь всего

полмесяца, как я тебе открытку посылала…

* * *

До обеда сходили на кладбище. Женщины поплакали. Людмила была в черном

ажурном платке и на могилу положила южные незнакомые цветы. Мария вынула из кармана

большое яркое яблоко Людмилы, и, обтерев его ладонями, положила на уже взявшуюся

коркой землю. Мария лучше других знала, что мать любила яблоки. Мужчины проволокой

покрепче привязали к оградке позванивающие жестяные венки; лопатой, оставленной со

вчерашнего дня, подгребли скатившиеся мерзлые комья.

Потом, вернувшись, пообедали, и, пока было достаточно светло, решили

сфотографироваться все вместе. Вышли во двор, встали, как требовалось, Никита собрался

нажать кнопку, как звякнула щеколда и в воротах появился Олег. Словно оправдывая свое

северное местожительство, он был в полушубке и в огромных собачьих унтах. Увидев

родственников, так организованно его встречающих, Олег остановился, широко расставив

ноги, ухватясь сразу за оба столба, и улыбнулся во все лицо.

– Ой, кто это? Олег, что ли? – сказала Людмила. – Да он, да ты пьяный…

– Ты откуда взялся? – строго, на правах старшего, спросил Георгий, когда приветствия

закончились. – Почему опоздал?

– Откуда взялся! – закричал Олег, тут же забыв об улыбке. – Да я же вон в Ковыльное

умотал. Думал, мать-то там. Я туда всю ночь пешком топал, думал посмотреть последний

раз… Прихожу, а там замок висит…

– Так ведь в телеграмме-то подпись Полины, – сочувственно сказала Мария.

– Не знаю… Я внимания не обратил… Она ведь у тебя жила. Я так все и представил.

Попробуй, разберись – она то тут, то там, то еще где-нибудь…

– Ну, ты и артист, – сказал Никита. – Все обратили внимание, а он нет. Да я вон

Николаю сразу сказал, что ехать надо в Мазурантово… Это ты, наверное, с пьяных глаз не

понял. А сейчас почему пьяный?

– Да потому, что сейчас на кладбище был и выпил там две бутылки. И матери с

бабушкой Лушей по стаканчику красненького поставил.

– Ну, ладно, ладно, – сказала Полина, заметив, что и без того красные глаза брата

заблестели, – пойдем в дом, хоть чаю попьешь…

– Так давайте же сразу и сфотографируемся, – попросил Никита, пока света хватает.

– Ничего, завтра сфотографируемся, – решительно сказала Полина.

Как раз перед этим говорили о том, что не пора ли разъезжаться по домам, кое-кто

собирался уехать уже сегодня вечером. Полина протестовала, и теперь умело повернула

события по-своему.

К вечеру все помылись в бане. Сели ужинать. Настроение было послебанное, легкое.

На Никиту усмиряюще подействовала Людмила. Подействовала своей как-то удивительно

сохранившейся красотой, не сибирским, но, казалось, естественным для нее говором,

широкими кольцами на пальцах, уверенным поведением и легким смехом. Подействовала

тем, как приехала и что привезла. Уже из одного этого старого, ободранного, но крепкого

чемодана пахнуло вместе с яблоками иной жизнью, такой же светло шелестящей, как обертка

на цветах. А он привез колбасу и рыбу, хорошо еще не стегно мяса, как Бояркины. Никита

знал, что Людмила работает заведующей универмагом, а муж у нее зубной врач. Есть,

разумеется, и дача, и "Жигули", которые Людмила водит сама. Никита понял, что эта сестра

относилась к тому разряду редких женщин, которые