Шрифт:
Интервал:
Закладка:
казаться незаметными.
– Надо всех накормить, да начинать, – сказал, наконец, Василий жене. – Автобус
сейчас подойдет. Пора ковры на машину стелить.
– Конечно, пора, – согласилась Полина.
За столом Николай впервые не отказался от предложенной стопки, и это одобрили –
слишком уж мрачный и убитый вид был у него. На стуле он примостился как-то косо, пряча
лицо с красными глазами. Все знали, что с самого утра он сидел в бане и плакал – его
старались там не тревожить.
И все-таки с обедом поторопились. Поднимаясь из-за стола, люди не знали, куда
пойти, чем заполнить оставшийся час. Георгий увидел какую-то газету, автоматически взялся
за нее, но, спохватившись, отбросил.
Машина, накрытая коврами, с грудой еловых веток, стояла в ограде. Появились самые
ближние соседи, которым было стыдно не прийти, и несколько мужиков в одинаковых
телогрейках – "химики", которых пригласил для помощи Василий.
Оставалось с полчаса. Николай пошел в комнату с гробом, где женщины плакали
теперь, почти не переставая. Там он увидел только что привезенные и расставленные вдоль
стены железные венки с раскрашенными цветочками, с черными лентами. "Любимой
бабушке от внуков", – было написано серебристыми буквами на одной ленте. Николая снова
начали душить слезы, – он вышел в ограду и стал бродить там, не глядя ни на кого, вслепую
обходя всех, кто встретится. Время от времени он останавливался, сцепив руки сзади, и
смотрел в огород, надеясь, что тянущий оттуда ветерок осушит лицо. Сдерживая слезы, он
специально обращал внимание на собак, бегающих по огороду, на дальние сопки с
заснеженными березняками. Но от этого думалось, что сегодня обычный день, что все
продолжается, как всегда, и как это возможно, чтобы при всем этом не было бабушки,
которая в памяти вставала смеющейся, греющейся на солнышке. Совсем недавно она сказала,
что умрет. И вот оказалась права. Но тогда с ней можно было разговаривать, она могла
смотреть, слушать, перебирать пальцами. А теперь все прекратилось. Бабушка жила в разных
местах, а сейчас уже нигде не живет. Куда человек может исчезнуть? Ведь она любила песню
"Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…" Или еще: "Вот мчится тройка почтовая…" Но теперь
уж ни слышать эти песни, ни любить она не может. А куда исчезла эта любовь?
Николай так боялся, что все-таки не выдержит и по-женски расплачется среди своих
твердых дядьев, что когда, наконец, услышал, как кто-то распорядился начинать, то даже
обрадовался.
"Химики" вынесли гроб в ограду и поставили у машины на те же табуретки. Родные
обступили его, чтобы в последний раз сфотографироваться с матерью.
Женщины заплакали еще сильнее, и, когда выходили из ворот, мужчины
поддерживали их под руки. Но потом, по дороге, все несколько успокоились, понимая, что
впереди у могилы будут еще более тяжелые минуты. Двигались медленно. Мужчины чуть
приотстали, разглядывая дома поселка, в котором почти все были впервые. Это была чужая,
пропахшая углем и насквозь продуваемая станция.
Соблюдая обычай не смотреть на похороны из окна, местные жительницы выходили
за ограды, кутаясь в платки.
Сначала несли несколько жестяных венков, потом, монотонно урча и воняя синеватым
дымом, двигалась машина с откинутыми бортами, с гробом. Маленькая кучка людей шла
между этой машиной и автобусом.
Около магазина на дощатом тротуаре остановилась старуха с хозяйственной сумкой.
Никто бы не обратил на нее внимания, но когда процессия поравнялась с магазином, она
вдруг убито, жутко вскрикнула и, прикрыв глаза одной рукой, пошла в сторону маленького
проулка.
– Что это она? Она знала бабушку? – спросил Бояркин у Василия, который, посадив
кого-то за руль машины, шел вместе со всеми.
– Откуда? – ответил он, пожав плечами. – О своей смерти плачет. Тоже, наверное,
скоро…
– Ну, похороны-то у нас все-таки получились, – удовлетворенно сказал Георгий,
посмотрев вперед, а потом, оглянувшись на автобус, принадлежащий птицефабрике, где
работала Полина. Автобус особенно эффективно удлинял их процессию. В нем сидели
четыре старухи, которым трудно было далеко ходить, и среди них бабушка Марина и
бабушка Груша.
Еще во время подготовки к похоронам все родные вместо слова "хоронить" стали
говорить "отнести на гору". Это вышло незаметно для всех, потому что так говорили в
Елкино, где кладбище было на склоне горы. Проходя по улице, все подсознательно ожидали,
что скоро начнется какой-то подъем. Но кладбище Мазурантово оказалось на ровном поле
между свинокомплексом и птицефабрикой. К нему вела длинная дугообразная дорога, с
обеих сторон которой сквозь серую снежную пленку желтела стерня и потерянные кое-где
клочки соломы. Кладбище белело аккуратным штакетником, и оттого, что было не на
возвышенности, показалось как бы даже в низине. Наверное, и бабушке здесь не нравилось.
На выходе со станции дорога была изрыта гусеницами тракторов и намерзла комками.
Все стали спотыкаться. Василий озабоченно завертел головой, принюхиваясь к чему-то.
– Лишь бы ветер от свинокомплекса не потянул, – сказал он.
Георгий, заражаясь его озабоченностью, вновь осмотрелся по сторонам.
– А народу-то все-таки поднабралось. Я боялся, хуже будет.
– Поднабралось, – с горькой усмешкой откликнулся на этот раз Николай. – Вот в
Елкино бы поднабралось. Уж там-то Артюшиху знают.
– А она вот не в Елкино захотела умереть, а здесь, – в пику ему сказал Никита.
– У нас там старика одного хоронили, – стал рассказывать Георгий, – родных никого.
Только старуха. Из морга забрать некому. От поссовета могилу выкопали, гроб с памятником
сделали. Не знаю почему, но старуха обратилась ко мне, чтобы я машину достал, да после
работы похоронил. Тут еще сосед подвернулся, тоже согласился. На другой день я машину на
работе попросил, подъезжаем к их дому. А там старуха эта, да покойник, которого только что
на какой-то попутке привезли. Мы еще минут двадцать подождали, думали, кто подойдет. Да
кто подойдет? Они в поселок только приехали, еще и обзнакомиться не успели. Старуха
поплакала, поплакала. "Ладно, – говорит, – везите". Сама осталась к поминкам готовиться.
Погрузили мы старика. Идем вот так же тихо. Соседу это надоело. Он говорит: "Давай борта
закроем, да и мотанем полным ходом. Кому какое дело, что мы везем". Но ведь неудобно как-
то. Не согласился я. Так и дошли. Никто не присоединился. Еле вдвоем-то опустили его в
могилу. Шофер помочь не может: с радикулитом. Его сразу отправили, чтобы машину не
задерживать. Могила мелкая, но уж зарыли, как могли, памятник поставили. Сели отдохнуть.
Что дальше делать? Надо старухе лопаты да веревки отнести, да и вообще хоть сказать, что
похоронили. Пошли… А она накрыла на два стола – поминальщиков ждет. Выпили мы по
стопке,