— Искусственное дыхание! Давай, ты сверху, а я здесь!

Лера откинула голову Романа назад, выдвинула его подбородок чуть вперед, как учили на занятиях по оказанию первой медицинской помощи, и набрала в легкие побольше воздуха. Когда она выдохнула его в рот парня, Логинов принялся качать его грудную клетку, громко считая вслух:

— Тысяча один, тысяча два, тысяча три…

Где-то вдалеке послышался вой сирены.

До появления доктора Сапковского Лера металась по короткому коридору перед палатой Вагнера словно львица в клетке, боясь остановиться — как будто ее безостановочное движение могло что-то изменить! Виктор с Леонидом отправились в морг разбираться с трупом Русакова, а она, находясь в полном одиночестве, ругала себя последними словами: ну как она могла втянуть в это Романа Вагнера?! Он — гражданское лицо, да еще и с множеством психологических проблем, а она, выходит, поднесла его на блюдечке ненормальному маньяку и бросила на произвол судьбы!

— Валерия!

Знакомый мужской голос вернул ее к действительности: к ней быстрым шагом приближался Сапковский.

— Слава богу! — с облегчением выдохнула она. — Вас не было на месте, пришлось оставить сообщение вашей секретарше, и я боялась… боялась, что… У Романа нет кровных родственников, поэтому я позвонила вам — единственному, кто…

— Мне передали ваше послание, — прервал ее бессвязную речь психиатр. — Все в порядке, я здесь! Давайте присядем и вы расскажете мне обо всем, что произошло, ладно?

Усаживаясь на неудобную скамейку, Лера почувствовала, что ее ноги сгибаются в коленях с большим трудом, — видимо, сказывалось сильное напряжение. Она вкратце поведала Сапковскому о случившемся за последние десять часов. Тот выслушал ее молча, с выражением неодобрения на лице.

— Это было большой ошибкой, Валерия! — сказал он, качая головой, когда она закончила. — Вы же знаете, что психика Романа нестабильна и подобные стрессы ему противопоказаны! Вы пошли даже дальше — подвергли его жизнь опасности…

— Думаете, я этого не понимаю? — перебила она врача. — Я миллион раз прокляла себя за глупость, но ничего уже не исправишь! Я позвала вас, чтобы вы помогли вашему пациенту.

— Он ранен?

— Нет, но врачи затрудняются сказать, что с ним не так. Судя по всему, причина его состояния психологическая или даже психическая…

— Вы говорите, человек, который его похитил, мертв?

Лера кивнула.

— От чего он скончался?

— Мы как раз сейчас пытаемся это выяснить. Поговорите с Романом, спросите, что там случилось!

— Почему вы хотите, чтобы это сделал я? — удивился Сапковский. — Разве вы сами не хотите все выяснить у него лично?

— Я… честно говоря, мне страшно, — призналась Лера. — Мне кажется, он должен меня ненавидеть!

— Ну, насколько я знаю Романа, он на такое не способен. Если он кого и винит в случившемся, то только себя!

— Но это неправильно, ведь это я все затеяла… Мне казалось, что это не составит труда, ведь требовалось только «просканировать» публику и нащупать тех, кто, возможно, замышляет что-то плохое!

— Я уверен, что Роман не держит на вас зла, но вот о себе я такого сказать не могу: вы отнеслись к нему не как к человеку, а как к средству для достижения собственных целей! Так что правильно вы боитесь заходить: совесть не позволяет вам взглянуть Роману в глаза! Хорошо хоть, что она у вас имеется.

С этими словами Сапковский резко встал и толкнул дверь палаты. Роман Вагнер находился в ней один. Вчера вечером его доставили в реанимацию, а утром, когда в больницу примчался Эдуард Вагнер с платиновой картой, перевели в платное отделение.

— Они сказали, что не знают, как меня лечить, — сказал Роман при виде психиатра. — Так что, думаю, пора отсюда убираться!

Сапковский критически осмотрел пациента. Молодой человек выглядел изможденным, но никаких серьезных повреждений он не заметил — разве что несколько красных полос, окаймляющих шею, словно зловещее ожерелье.

— Как себя чувствуешь? — поинтересовался он, пододвигая стул к койке и присаживаясь.

— Хреново, — поморщился Роман. — Шея болит, — его рука бессознательно коснулась следов от удавки. — Заряд тока был неслабый… Знаете, мне показалось, что мозг взорвался!

— Валерия не должна была так с тобой поступать! — жестко сказал психиатр. — Она не имела права подвергать тебя опасности!

— Да бросьте, Леонид Андреевич, прекратите говорить со мной как с ребенком: я уже давно большой мальчик и сам принимаю решения!

— Ты вырос, это правда, но не иди на поводу у людей, которые пользуются тобой, словно какой-то вещью!

— Вы ничего не понимаете: благодаря Валерии Медведь я впервые в жизни ощутил себя живым!

— Живым? Да ты едва не погиб!

— Это тоже одна из привилегий нормального существования! В детдоме я жил как в аду, а потом вы с Карлом закутали меня в кокон, и я потерял всякую связь с реальностью. Честное слово, мне кажется, единственным временем, когда я мог оставаться самим собой, было детство с дедушкой и мамой!

— Послушай, Рома…

— Нет, это вы послушайте меня, Леонид Андреевич, — перебил врача Роман, — я ощутил вкус жизни и не согласен возвращаться обратно в безопасный кокон! Я снова попытаюсь общаться с людьми. Это займет время, но я уверен, что у меня получится! Я больше не стану сидеть в четырех стенах, отгораживаясь от мира, а попытаюсь выстроить с ним связи, как обычный человек.

— Что ж, может, ты и прав, — сказал Сапковский после довольно долгой паузы, во время которой Роман пытался понять, не обидел ли его, наговорив лишнего. — Может, мы зря не позволяли тебе вращаться среди людей… Если ты чувствуешь, что именно это тебе требуется, давай — я не стану тебе мешать! Возможно, этой Медведь удалось то, что не вышло у меня, — вернуть тебя в реальный мир?

— Вы очень хороший доктор, Андрей Леонидович, — заверил его Роман. — И мне по-прежнему нужна ваша терапия, тем более что…

Он неожиданно осекся и отвел глаза в сторону.

— Что? — встрепенулся психиатр.

— Я… я не знаю… мне кажется, я сделал что-то плохое.

— Ты? Да ты не способен на…

— Кажется,