не снижается, сердечные тоны прослушиваются. Всё будет хорошо.

Громов бессвязно простонал, закрывая лицо ладонями. Что-то внутри отказывалось верить в услышанное. И он, будучи отличником по анатомии, знал, что едва ли проходит бесследно. Он начинал терять её?..

Таня таяла на глазах. Таня остывала. Он понимал, что травма серьезная. Понимал, что есть большая вероятность комы. Но понимал это головой. А упрямое и любящее сердце надеялось на чудо.

Евгений сжал её холодную как никогда ранее ладонь и наклонился, целуя горячими губами в надежде согреть. В надежде вернуть к жизни.

– Снимите коньки, пожалуйста, – попросила фельдшер, намереваясь проверить двигательные рефлексы ног.

Громов подался вперед, но пальцы не слушались его. И механическое действие, которое он выполнял каждый день на протяжении двадцати пяти лет своей жизни – шнуровка коньков, стало для него непосильным. Громов ласково провел ладонями по белым кожаным конькам. Ещё совсем недавно он держал их в руках, когда украл и ждал скорой встречи. Совсем недавно он завязывал и развязывал эти шнурки, когда они были партнерами. Совсем недавно она была рядом. Она обнимала его, целовала. Она любила. И была неимоверно любима в ответ.

Громов закрыл глаза, сдавленно застонав, и явственно дал понять Антону, что скоро от действия транквилизатора не останется и следа. Евгений снова терял над собой контроль.

– Сядь, Женя. Я сам.

* * *

Евгений сидел в коридоре одной из клиник Ванкувера, вместе с Антоном ожидая результатов компьютерной томографии. И если врач оставался спокойным как минимум внешне, то Громов чувствовал, что всё внутри дрожит. Он уязвим как никогда. Он слаб. Он ничтожен.

– Ты! – заорала Ксюша, срывая голос и подбегая к Громову. – Ты! Это ты во всем виноват!

Дима, догнав её, обхватил руками под грудью, отрывая от пола и оттаскивая назад.

– Ненавижу тебя! – истошно орала Ксюша осипшим голосом.

Громов посмотрел на неё пустыми от горя глазами и вновь опустил голову. Ему и без обвинений было отвратительно. Воспоминания о любимой Тане смешивались с болью случившегося сегодня. Эта смесь отравляла и убивала, превращая его из всесильного некогда Евгения Громова в бездушную тень.

Ксюша, все ещё сдерживаемая Димой, начинала впадать в истерику. Она рыдала, захлебываясь слезами, и с трудом дышала. От непобедимой олимпийской чемпионки не осталось ничего. Сейчас это была не сильная фигуристка, а слабая девушка, потерявшая родного человека.

– Уведи её отсюда и найди где-нибудь воды, – мягко обратился к Диме Арсений. Он оставался спокойным, но это спокойствие стоило усилий. Он тоже был человеком. Ему было больно и страшно за Таню, которая стала другом. Ему было горько за Илью, который останется до конца жизни с серьезной психологической травмой, вне зависимости от того, какие последствия будут для Тани. Ему было больно за Громова. Он сам был любящим мужчиной и даже представить боялся, что сейчас чувствует Женя.

– Он не переживет… Он… Нет… – Калинина прижалась к мужу, стоявшему у окна длинного коридора, где на кушетке сидел Громов, закрыв лицо ладонями.

– Ты слишком рано хоронишь их обоих, – покачал головой Арсений, говоря шепотом и боясь, что Евгений может услышать. – Они сильные. Они – олимпийские чемпионы. Ими просто так не становятся.

Алиса уткнулась в шею мужа, желая спрятаться от всего, что сегодня произошло и давая волю слезам. Алиса знала, что Евгений потерял маму, и понимала, что потерю Тани он может не вынести.

Дверь кабинета скрипнула, из неё показался врач. К нему сразу же поспешил Антон. В этот же момент Таню вывезли на каталке в коридор, намереваясь отвезти в реанимацию, несмотря на то что она на мгновение пришла в себя. Громов бросился к ней и быстро перебирал ногами, схватившись ладонями за металлические ручки каталки.

– Таня! – вымученно простонал он. – Ты видишь меня?

Таня с трудом моргнула. Глаза приоткрылись, но сразу же заполнились слезами. Вместе с сознанием пришла и страшная боль. Перед глазами всё плыло. Она видела силуэт Жени и яркий свет, бьющий с потолка. Она приоткрыла бледные губы, желая сказать, что он был прав. Он действительно никогда бы её не уронил. Но губы не слушались. Как и всё тело. Она пыталась не закрывать глаза. Пыталась бороться. За себя. За любимого мужчину. За них двоих. Но ничего не выходило. И если бы глаза могли говорить, то в них было бы всего три слова – «люблю», «спасибо» и «прощай».

– Я никто без тебя! – прокричал он, хватая её ладонь как самое драгоценное, что было и есть в его жизни. – Таня! Смотри на меня!

Глаза Тани закрылись, с ресниц сорвалась слеза.

Врачи открыли дверь в реанимацию, но Евгений крепче обхватил ладонями каталку, не давая персоналу увезти её туда.

– Нет! – закричал он, вновь теряя рассудок.

– Отойдите назад! – строго произнесла врач, потянув каталку с Таней на себя. – Вы мешаете! Вы её убиваете!

Арсений подбежал к Громову, с трудом разжимая побелевшие пальцы, и позволяя врачам увезти Таню в реанимацию. Евгений подался вперед, но дверь в отделение закрылась. Он прислонился к ней, горячим лбом касаясь холодного стекла, бессильно ударил по нему кулаком и застонал.

Алиса задрожала. Сильный мужчина, что мог свернуть горы, был загнан в угол настолько, что кроме стонов ему не оставалось ничего. Но в следующую секунду произошло то, что шокировало всех присутствующих ещё больше, запуская по коже мурашки – его стон перешел в крик, полный боли и отчаяния.

Глава 13. Как разбиваются чемпионы…

«Российская фигуристка, олимпийская чемпионка в паре с Евгением Громовым, Татьяна Алексеева получила серьезную травму головы на финале Гран-при в канадском Ванкувере. На данный момент она находится в главном клиническом госпитале без сознания. Врачи оценивают её состояние как тяжелое…»

– Женя? – несмело позвала Алиса, коснувшись ладонью напряженного плеча. Таню увезли в реанимацию несколько минут назад, но он так и стоял, уткнувшись лицом в стеклянную дверь. – Женя, давай ты сядешь?

Громов никак не реагировал. Больше не кричал и вообще не издавал каких-либо звуков. Алиса несмело развернула его к себе и заглянула в опустошенные болью глаза. За пару часов Евгений постарел на несколько лет. Красивые глаза стали мертвенно-серыми, а взгляд абсолютно отреченным. Сила, которой он был исполнен, больше не жила в нем. Он умирал вместе с любимой женщиной.

– Д-давай сядем, – дрожащим голосом снова предложила Алиса, подведя Женю к коридорной кушетке. Громов не сопротивлялся и вел себя отстраненно-податливо. Когда он сел, Алиса осталась стоять перед ним и бросила взгляд на Арсения у окна. Алиса не могла читать его мысли, но видела, понимала, чувствовала, что сейчас он винит в произошедшем себя.

Внезапно она ощутила, как руки Евгения притянули к себе и крепко обняли за талию. Громов уткнулся лицом в её живот, закрывая глаза и впиваясь пальцами в спину Алисы, укрытую вязанной кофтой. На несколько секунд она перестала дышать. В сложившейся ситуации никто из них уже несколько часов не мог сделать полноценный вдох полной грудью, а эти тиски сильных рук окончательно лишили возможности дышать нормально.

– Мне больно… – глухо простонал он, обжигая горячим дыханием. – Мне больно, Алиса…

Калинина приоткрыла губы, слыша отчаяние и слабость. Она никогда не слышала в его голосе этих нот. Высокий, полный сил мужчина сейчас казался совершенно маленьким, потерявшимся мальчиком, которому была жизненно необходима поддержка. Жизненно необходим друг, которым Алиса верно оставалась на протяжении последних десяти лет.

– Я знаю, родной, – прошептала она, побеждая оцепенение и бережно касаясь ладонью его волос. – Мне тоже…

Арсений на мгновение перевел взгляд от окна, став свидетелем этой сцены. Но ревности не испытал, понимая, как сильно они необходимы друг другу, как много друг для друга значат. Связь между ними была. Но совсем не такая, как между ним и Алисой. Она другая, но от того не менее сильная.

Мельников знал их практически всю жизнь. Громова – с самого детства, а Алису лет с семнадцати, когда они с Евгением стали парой. И несмотря на не самые теплые изначально отношения, он знал, как сильны они оба. Как сильны по отдельности,