Потом началась перестройка. Марина сталаходить с гордо поднятой головой, всем рассказывала, что коммунисты еепреследовали. Сидела, мол, за убеждения, в общем, диссидентка. Со временемсоседи забыли, что Марину судили за обычное мошенничество. К тому же в нашевремя иметь пару лет отсидки за плечами – хорошая стартовая площадка длякарьеры. Коваленко вела себя тихо, выучилась новому ремеслу – стригла собакчуть ли не всех пород. Обзавелась клиентурой, стала хорошо зарабатывать. Впрежние года ее частенько навещал старик-участковый, приглядывавший, не сталали бывшая уголовница вновь на кривую дорожку. Но потом он вышел на пенсию, ановому поколению стражей порядка стало не до того, чтобы шляться по квартирам,проверяя благонадежность бывших сидельцев. Старые жильцы поумирали, их детиразъехались кто куда. А новые наперебой приглашали Марину стричь собак.

– Такая расфуфыренная стала, –сплетничала паспортистка. – Я вот всю жизнь честно проработала, и что?Нищая. А у этой шуба не шуба, машина не машина. Небось не все конфисковали. Нехочу зря наговаривать, живет сейчас тихо, но не советую покупать у нееквартиру. Лучше поискать другой вариант. Обманет как пить дать.

Поблагодарив словоохотливую паспортистку ипообещав не связываться с Коваленко, я поехала домой.

На столе лежала записка: «Звонил Женя».

Эксперт, услышав мой голос, тут же началругаться:

– Во что ты меня втравить собираешься?Откуда взяла карточки, отвечай немедленно!

– Не психуй. Это снимки одной моейзнакомой.

– Не ври, это снимки двух твоих знакомых.И одну из них, Ольгу Никишину, объявляли в розыск.

– Ты откуда узнал?

Женька снова ругнулся и сказал:

– Приезжай ко мне домой. Скоро буду.Разговор не телефонный.

Женька живет далеко, в Митине. Получилквартиру с видом на крематорий, но они с женой счастливы и этому варианту. Всвободное время, а его у Женьки практически нет, он начинает что-то мастеритьи, как правило, не доделывает. Процесс создания шкафа в прихожей растянулся натри года. Каждый раз, приходя к ним, я спотыкалась о доски и палки. Но сегоднямоему взору предстал абсолютно готовый гардероб.

– Неужели закончил? – усмехнулась я,вешая куртку в пахнущее лаком нутро.

– Карлотта лапу о гвоздь поранила, –доверительно шепнула Лиля, – вот Женька за две ночи и доделал.

Я пошла в ванную мыть руки. Так, неплохо.Шампунь для собак с чувствительной кожей, ополаскиватель для йоркширов, пудраот колтунов, бальзам для блеска собачьей шкуры и уйма щеточек, расчесочек,массажных рукавичек и когтерезок. На веревках сохли два утепленныхкомбинезончика: синий и красный. Внизу стояли свежевымытые крохотные туфелькина липучках. Даже обувью обзавелись!

На кухне там и сям маячили банки с кормами:«Чаппи», «Педигри-пал», «Пурина». Похоже, перепробовали весь ассортиментмагазина «Марквет». И конечно же, йоркширицы ели из изящных фарфоровых мисочек,на прогулку им нацепляли элегантные кожаные поводочки. И по всем углам – тьмаразбросанных костей и резиновых игрушек. Завершала картину двухместнаябудка-домик, обитая снаружи и внутри искусственным мехом. Хозяйки всего этогохабара – Лиззи и Карлотта, кинулись ко мне со всех лап целоваться. Погладив ихнежные, шелковые ушки, я спросила у хлебающего суп Женьки:

– Ну как собачки, не дерутся?

– Никогда, – тихо сообщил эксперт,посмотрел на жену и пошевелил губами.

Лилька глянула на мужа и, не говоря ни слова,поставила перед ним котлеты. Ну не чудеса ли. В былые времена они бы уже оралидруг на друга, а сейчас тихо переставляли тарелки. Приятель одним духомпроглотил второе и грозно рявкнул:

– Признавайся, где взяла фото!

Лиззи тоненько взвизгнула. Женька осекся,достал сигареты и прошелестел:

– Пошли на лестницу, здесь поговорить недадут…

Мы сели на подоконник.

– Фото дала одна знакомая, – стала явдохновенно врать, – после смерти матери разбирает семейный альбом. Раннихфотографий практически не осталось. Свою мать, когда той было семнадцать лет,она не видела, вот и интересуется: это мама или кто?

– Или кто! – заорал эксперт. –На первом снимке Ольга Никишина, убийца. Придавила мужа, дочку и скрылась.Объявили розыск, но потом обнаружили предсмертную записку и одежду на берегуреки, решили, что она утонула.

Через несколько лет в архив поступил запрос изКрасного Креста. Мать Ольги Никишиной интересовалась, можно ли найти следыдочери, пропавшей во время войны в Белоруссии. Отдел розыска Красного Крестаобнаружил, что девушка сидела в фашистском лагере возле Минска, живая вышла насвободу, получила проездные документы и исчезла. Потом выяснилось, что онавернулась в Москву, получила две комнаты в коммуналке, проживала в столице.Странно, но Ольга не искала родных, хотя жила с матерью в одном городе. Вмилицейском архиве матери показали несколько фото из семейного альбомапропавшей Никишиной. Пожилая женщина категорически не признала на них своюдочь. Интересно, где же настоящая Ольга и кто тогда присвоил ее документы?

«В каком-то сарае недалеко от Минска давноистлели ее косточки», – подумала я, но вслух сказала:

– Ну и что, подумаешь! Значит, нафотографиях разные женщины?

– Абсолютно, – заверил эксперт.

Ладно, Фрида, значит, сказала правду.Пользовалась паспортом Никишиной, боялась его менять. Вдруг в милиции заметят,что фотография не совсем похожа на оригинал. Хотя можно и отговориться:изменила прическу, цвет волос. В конце концов не запрещено. Так, версия старухиполностью исчерпана.

Ресторан «Пиккадилли» размещался в НовыхЧеремушках. Даже зная адрес, искала заведение битый час. Причем раз пятьпроходила мимо обшарпанной двери без вывески, не догадываясь, что вход именноздесь.

То, что «Пиккадилли» не ресторан, а местовстреч только для своих, стало понятно сразу. Называлось оно ужасно – «Клуб поинтересам при ДЭЗ-18», но на всех шторах стояло – «Пиккадилли».

Не успела я войти в роскошный, устланныйковрами холл, как навстречу поспешил строгий молодой человек и потребовалчленскую карточку. Узнав, что карточки нет и посетительница просто решила здесьпообедать, администратор развел руками:

– К сожалению, все столики заняты.

Но почти пустой гардероб опровергал этоутверждение. Я вздохнула и предложила купить у них членство.