– Ты видишь его сны?.. – Ядовитый взгляд Эбонадо смягчился: все-таки любопытство – его главная страсть, а уж интерес к делам Фаэля и вовсе маниакален.

– Да! Ни искры, ни пламени!

– А с чего ты взял, что это именно его сны?

– У меня есть основания… – скривился Элий.

– И что же тебе… ему снится?..

– Да какая разница?! – едва не взорвался Элий. – Объясни мне, почему я их вижу?!

Атосааль помолчал, неотрывно глядя на Элия. Затем слез со своего широкого, не менее трех ярдов, ложа, накинул неторопливо халат из плотного шелка. Конечно, это лучшая шеалсонская ткань. Освободил дополнительный тарийский светильник из сосуда – комната и так освещалась, но тускло. Теперь при ярком, почти дневном свете лицо Пророка выглядело не таким бледным и уставшим, как показалось поначалу Элию. Атосааль гордо держал подбородок, на котором красовалась серебряная щетина – Элий впервые видел его не гладко выбритым. Он уселся в кресло, на котором застигнутый врасплох среди ночи бывший Верховный, невзирая ни на что, смотрелся, словно на троне. Из человека, правившего величайшей страной мира более ста пятидесяти лет, ничем не выбьешь царственного величия.

– У тебя есть Пророк во Втором Круге? – наконец произнес Эбонадо.

– Да.

– Тогда это объяснимо…

– Для меня – необъяснимо! Объясни!.. – выплюнул Элий сквозь зубы, закипая от ненависти к этому всезнающему Пророку, вечно говорящему загадками.

– Полегче, Элий… – тихо, но с угрозой в голосе предостерег Атосааль.

Элий подался вперед, чтобы приблизиться к нему, и произнес, чеканя каждое слово:

– Я просто хочу понять, что со мною происходит! Я не подписывался быть кровным братом Фаэлю. Ты понимаешь?.. А я чувствую, что в этом дворце сделано его рукой! Я вижу его сны!.. И уже почти люблю эту… эффову девчонку! Я теряю себя!..

– Он ощущает то же самое, но гораздо в большей степени…

– А мне-то что? Мне не легче от того, что ему во много раз хуже!..

– Ты спрашиваешь, что происходит с тобой? Скорее всего, твоему Пророку во Втором Круге тоже в какой-то степени доступно умение читать по крови, вот дополнительный Дар и откликнулся. Это как эхо. Фаэля волна знаний о тебе накрыла сразу, ты же чувствуешь лишь отблески, отголоски, тени эмоций… С этим легко справиться. Ты можешь держать эти ощущения под контролем. А он… не думаю, что он на это способен. Ты будешь испытывать ложные… не твои эмоции, пока он жив, но не волнуйся – это ненадолго.

– Что значит «ненадолго»?..

– У Фаэля нет будущего. Очень скоро он умрет.

– Я слышал уже об этом твоем пророчестве, – ухмыльнулся Элий, – и о том, что оно никак не сбывается…

Атосааль тоже ухмыльнулся:

– И Абвэн так говорил…

– Хорошо, – посерьезнел Элий, – когда он умрет, это прекратится?

– Да. Безусловно. Хотя тебе будет очень нелегко пережить его смерть. Ты не просто ее почувствуешь… Возможно, тебе будет казаться, что ты умираешь вместе с ним. А может, я и ошибаюсь, все же у тебя лишь отголоски того, что происходит с «читающим».

– Ты когда-нибудь это использовал?

– Да… – Эбонадо сложил руки на груди и отвел холодные глаза. – В молодости.

– Не хочешь говорить?

Он усмехнулся:

– Не хочу. Это очень неприятно для «читающего»…

– Ничего утешительного ты мне не сказал. Разве что… я избавлюсь от всего этого после его смерти… которую мне нелегко будет пережить… – сказал Элий, вставая. – Что ж, спасибо и на том. Спокойной тебе ночи, Эбонадо.

– И тебе не болеть, Элий…

Элий переместился куда-то намного южнее залива Тиасай… Берег Океана Ветров. Все, что он знал об этом месте – здесь уже не Тария. Он сидел на прибрежных камнях, вглядываясь в темную рокочущую бездну океана. Его обдавало ледяными, несмотря на разгар лета, брызгами. Небо затянуто плотными мрачными облаками, сквозь которые нельзя было увидеть ни звезд, ни луны. Вой ветра, стон воды, тьма и хаос разбросанных по берегу голых камней, в которые врезались волны – все это ему по душе. Совсем не то, что роскошные стены дворца, ковры под ногами и золоченая резьба на колоннах.

Элий смеялся и плакал, спорил сам с собой. Гневался, как всегда… на самого себя… Вспоминал мать… возражал ей и огрызался на высказанные когда-то упреки в его адрес… Вдыхал полной грудью буйство ночной стихии…

Но пришел рассвет… Солнце начало всходить над успокаивающейся океанской гладью, пурпурными отблесками окрашивая морскую бирюзу волн. Прямо перед ним, ярдах в пятистах от берега, вырисовывалась посреди моря из предрассветной тьмы высокая скала. Она была почти голой, лишь на южной ее части, которая выпирала справа каменным кулаком, на самой вершине росло дерево.

Волны успокоились, мерно покачиваясь, и их зловещий рокот перешел в нежное нашептывание. Солнце поднималось выше и выше, и все прекраснее, гармоничнее становился пейзаж: одинокое дерево на скале посреди моря, на фоне торжественно восходящего алого светила. Ветер перебирал раскидистые ветви, шевелил крупные листья… Морские птицы кружили над скалой… Слишком красиво, слишком совершенно!.. Слишком спокойно! Но покой – не для него! Этот совершенный, гармонично выстроенный мир злил его! Это дерево на фоне восходящего солнца раздражало его! Мир!.. Ложный мир… Обманчивый покой… Ведь покоя не существует… А эта скала так же недолговечна, как морская пена…

Солнечный свет изменил все вокруг, переплавил милый его сердцу хаос ветра, волн и тьмы в гармонию цветов… оттенков… образов. Он ненавидел все это! Как же ненавидел! Все, чем восхищается человеческая душа, на что опирается, лелея напрасные мечты о жизни, мире и счастье, он ненавидел, потому что – это ложь! Истина – лишь в разрушении… Рано или поздно все сотворенное, все живое и неживое познает эту страшную истину! Все будет разрушено!.. И нет смысла в восхищении тем, что стоит сейчас и падет через мгновение.

Элий вскинул руки, воронки Силы невиданной мощью сорвались с его ладоней и ринулись к скале… Тот самый выступ, вместе с деревом, он оборвал, отсек… бросил в море… Медленно-медленно, еще мирно, если не слушать отдаленного рокота, сползал в океанскую бездну кусок скалы и дерево, росшее на нем… оно все еще стояло вертикально, тянуло свои руки-ветви к восходящему солнцу, словно умоляя его защитить…

Скала погружалась в воду, протаранивая бирюзовую гладь, вздымая миллиарды брызг… Вода взбурлила, поднялась, поглощая и камень и дерево, вместе с корнями, ветками и веточками, листьями, почками… Все… Только что оно красовалось на высоте – и вот… его мир разрушен… навсегда… Элий заметил тысячи птиц, поднявшихся в воздух над рушащейся скалой – на том выступе были их гнезда… Он горько усмехнулся. Болезненная радость – сладостная боль разрушения – наполнила его.

Он стоял на берегу и смотрел до тех пор, пока горизонт не заслонила огромная, поднятая его обрушением волна: она быстро приближалась к берегу, и только когда на него повеяло холодом от вздыбленной водной стихии, он призвал туман перемещения. Незнакомый, чуждый ему Дар, но тем не менее – полезный инструмент. Сквозь искрящуюся молочную дымку в толще темной воды он увидел синие глаза с длинными густыми ресницами, красиво изогнутые брови, точеный носик, нежные розовые губы, овал бледного лица, обрамленный темно-русыми, почти черными волосами. Она была красива… слишком красива… слишком совершенна…