и всякий раз, когда наступало неловкое или неприятное молчание, принималась щебетать, невольно вовлекая в разговор и Ситрика, и немногословного Бьёрна. Ей всё ещё было трудно говорить, но она старалась, каждый раз подливая себе в стакан воды с мёдом. На шее её был платок.

Привезённое только что крепкое тёмное пиво развязало язык Бьёрну, и он с охотой поделился тем, что услышал в Онаскане. Начал с глупостей да пустых слухов, бытовавших среди знакомого ему люда, а после загадочно сверкнул глазами, будто утаил от Бирны и Ситрика важную новость.

– Поговаривают, будто конунга-то нашего волк-перевёртыш убил, – он понизил голос и склонился над столом, будто кто-то ещё кроме Ситрика и Бирны мог расслышать эти слова.

Хульдра ахнула, и румянец на её щеках побледнел. У Ситрика поплыл туман перед глазами, будто кто-то ударил его со всей силы по голове; сердце сбилось со счёта, замерло, а потом побежало, обгоняя само себя. Ладони вспотели, и Ситрик поспешил ухватиться за кружку, но не поднял её – выдала бы дрожь.

– Волки? – Хульдра потянула за средний палец перчатки, снимая её.

– Волки-волки, – подтвердил Бьёрн. Его маленькие тёмные глазки сверкнули на Бирну и Ситрика из-под густых, кустистых бровей. – Говорят, кто-то из его домашней стражи углядел, будто был рядом с ним человек. Пошли к нему, поспешили, да только пропал вдруг человек этот, убежал, а когда спустились с обрыва, чтобы поднять тело, то увидели, что на берег вышли волки. Злые, непуганые. Не видывали их там с тех времён, как Землевладелец город свой поставил. А тут – сначала во время свадьбы конунга волк вышел к фермам близ Онаскана да человека задрал, а потом вот… И конунгу нашему досталось.

– Думаешь, что в самом деле перевёртыш? – Бирна подула на вспотевшие пальцы.

– Не знаю даже, что и думать. На брехню похоже, да только остались мы без конунга. Весь род Крестителя погиб, кроме брата и племянников Арна, которые сейчас правят в Ве. Не знаю, что теперь будет, – Бьёрн понизил голос. – Но что ещё хуже, так поговаривают, что и сам Ольгир волком был. Вот за ним волки и явились – забрать его хотели, чтобы не достался он крещёным людям.

Бирна охнула. Лицо её вытянулось от удивления. Ситрик молчал, вцепившись в кружку. Взгляд его смотрел сквозь стол и земляной пол, уходя куда-то в чёрную бесконечность.

– Быть того не может, – наконец проговорил он с трудом, и Бьёрн медленно кивнул. Он и сам в том сомневался.

– Я в самом деле видела в наших лесах оборотней, но не знаю, какое человеческое обличье они несли. Это может оказаться правдой, – негромко произнесла побледневшая Бирна.

Ситрик и вовсе был белее снега. Бирна украдкой посмотрела на него, но не более того.

– Да что вы так перепугались? – Бьёрн усмехнулся, хохотнул. На лице его расплылась хмурая, но упрямая улыбка. – Конунг, он нас не касается. Чай, важная птица была, да что по ней плакать. Не мамка, не папка-то. Думаю, найдётся кто-то, кто за Онаскан возьмётся.

– Найдётся кто-то, – одними губами прошептал Ситрик и отпил из кружки, не поднимая её, только наклонил, да и сам над ней сгорбился.

Бирна посмотрела на него коротким, но внимательным взглядом. Расслышала своим звериным слухом его мысли, но огласке не предала.

Дальше разговор как-то не клеился. Ситрик первым поднялся из-за стола, поклонился, отставив лавчонку, на которой сидел, и остановился у дверного проёма. Время было позднее – пора было идти спать.

– Оставайся тут, – расщедрился Бьёрн. – Места всем хватит, гость дорогой.

Ситрик вежливо отказался и ушёл. Давно не виделись хозяин с хозяйкой, пусть ночью одни будут вдвоём. В малой пристройке, где жили слуги, одна из стен была общая с большим домом. От неё шли тепло и сухость. Тут же была свалена часть сена и соломы. Ситрик завалился на неё, так как все лежанки уж заняли спящие слуги, прижался спиной к самой стенке и замер. Холь выбрался из худа и перелетел на ясли. Клюнул что-то, то ли сонного жучка, то ли зёрнышко, и вскоре уснул чутким птичьим сном.

Ситрик долго не мог заснуть. Пьяный дух из головы выветрился, и в ней снова поселился навязчивый страх. Ситрик потянулся к ножу – он был на месте, но беспокойство только усиливалось. Оно звенело в черепе, словно мошка, залетевшая в ухо. Ситрик пытался прислушиваться к обыкновенным пустым звукам, наполненным жизнью: к посапыванию и тихому храпу слуг, к шуршанию мышек, к мирному разговору о домашних делах Бьёрна и Бирны, что слышался из-за стены.

«Вот кто я, – испуганно думал Ситрик, – волк-перевёртыш. Тварь, которая умеет прикинуться домашней собакой, чтобы не пугать скота. Вот кто убил Ольгира…»

Он издал тихий стон, полный отчаяния. Ему примерещился рык Лесного ярла, а затем короткий загнанный крик Бирны. И плач. Она плакала, надрываясь, уже лишившись голоса, и выла. Ситрик очнулся. Ему не примерещилось – за стеной действительно плакала Бирна.

– Прости, прости, прости! – безумно повторяла она, глотая слёзы. – Не ходи боле в лес. Никогда не ходи! Прости…

Ситрик поднялся, сел. Холя не было – улетел куда-то, даже не предупредив. Что ж, ему нравилось быть вольной и беспечной птицей.

– Он убьёт тебя. Хотел убить меня. А раз меня не пожалел, то тебя и подавно убьёт!..

Невольно Ситрик прислушался к разговору.

– Я сам убью его, – рявкнул Бьёрн. Он вскочил и страшно уставился на Бирну. Она дрожала.

Вот и всё. Раскрыла всё, и отчего-то стало страшнее вдвойне. Но и вдвое легче, будто со слезами из тела выходила вся вина, вся тайна.

– Не убивай! Пожалуйста! – Она протянула к названому мужу руки, хотела кинуться ему на грудь, а он замахнулся, словно был готов ударить. Сжал кулак.

Бирна отшатнулась. Бьёрн и сам испугался. Он посмотрел на свою руку, словно на чужую. Досады и обиды давно уже не осталось, но было стыдно, было жаль маленькую и хрупкую Бирну, похожую на девочку. Он подошёл к ней, стоящей отстранённо, спрятавшей лицо в напряжённых белых руках в тёмных перчатках, и обнял ласково и нежно, чуть касаясь её, будто великан, решивший поймать бабочку и не ранить её крыльев. Положил тяжёлую голову на её круглое плечико, согнувшись почти пополам. Вдохнул дубовый и яблочный запах её волос, запах юности, свободы и леса. От этого запаха он потерял когда-то голову и влюбился