Обри спросил себя, посмеет ли он постучаться в дверь и спросить, как ему добраться домой.

Он был уверен: продолжи он взбираться, то скоро нарвется на еще один черный шлепок, может, и не такой сильный, как и тот, что свалил его в предыдущую ночь, прежде чем он попросил облако доставить его домой. Он повернулся, сел на склоне возвышения и оглядел свои владения, громадную белую вотчину пушистого, пустынного облака. Отсюда, сверху, может, этажа на четыре выше остального острова, но все еще вдалеке от вершины купола, ему не видны были его кучево-дождевые кровать, кресло и вешалка. Они терялись на бледном фоне, их было невозможно отыскать среди других ненормальностей облака.

Изгой сидел. Пока холодный ветер остужал пот на его лице.

Примерно в миле от себя он разглядел реактивный лайнер, какой-нибудь 747-й, собиравшийся у него над головой в слой облаков повыше. Он вскочил и замахал руками, безо всякого смысла. Пассажирам лайнера его было видно не лучше, чем ему свою облачную кровать. И все же он орал и подпрыгивал.

На третьем прыжке он потерял опору и заскользил на заднице по куполу обратно вниз. У подножия влетел лицом в подвижную бледность. Лицо ударилось о что-то пушистое и мягкое, но отличавшееся от упругой мягкости облака.

Досадуя на себя самого, ощупал вокруг, нашел и вытащил из дымки… плюшевого пурпурного коня с серебряным рогом и изящными радужными крылышками за передними ногами. Хэрриет прыгнула из самолета вместе с ним, но не удержала его, так что теперь, в конце концов, он не одинок на облаке.

Тут еще и Джуникорн.

Идея наделать единорогов-Джуникорн принадлежала Хэрриет: чтоб было что продавать наряду с футболками и их записанным своими силами диском, – и она оказалась успешным деловым решением. Пижоны покупали единорогов своим подружкам, девчушки покупали их для себя, родители покупали их для деток. Продали такую лошадиную дозу рогатой лошади, что, как выразилась Джун, члены группы практически стали героиновыми дельцами.

Диск содержал девять дорожек с записями, сделанными в музыкальной студии консерватории. Обри обеспечил доступ и сам надзирал за записью. В маленьком перечне аннотаций Хэрриет значилась автором одной песни, Джун – двух. Была и пара каверов, перепевов чужих песен. Все остальное принадлежало трио Корнелл-Гриффин-Моррис. Обри создавал мелодии, делал аранжировки, расписывал голоса, но, как он сам считал, с учетом дополнительных стихов Хэрриет и фортепианных пьес Джун они работали вполне на равных. Он очень здорово умел уговаривать себя верить, что это было по-настоящему рабочее сотрудничество. В каком-то смысле, он верил этому больше всех других.

– Неужто я единственная, кто считает, что глупо нам прозываться «Джуникорн», когда наш музыкальный гений – Обри? – вопросила однажды Хэрриет, когда они делали запись в просторной студии с торчащими бревенчатыми балками. – Нам следовало бы называться «Гриффин бэнд». Могли бы продавать плюшевых грифонов.

– Не подбрасывай ему идей, – сказала Джун, отстукивая на рояле ритм одной из своих песен – «Я грежу тобой». То ли ее, то ли «Китайской принцессы» группы «Колдплэй». Мелодии всех песен Джун были похожи на другие песни. Одна из них до того походила на музыку к фильму «Война теней», что Джун однажды оскандалилась: забыла свои собственные стихи и запела с эстрады песню, исполненную в фильме ее автором, Фионой Эппл. В толпе никто этого не заметил, а Хэрриет с Обри сделали вид, что тоже не заметили.

По халтурам они раскатывали на видавшем виды «Вольво» Джун, но коробки с единорогами следовали за ними в мрачном красном «Форде-Эконолайне», правил которым Ронни Моррис. Братья Моррисы отправлялись на все выступления в качестве техников, перевозящих реквизит и товар. Они успели убедиться, что если ты с оркестром, то частенько получаешь бесплатное пиво и реальный шанс подцепить шалав. Наряду с инструментами, единорогами и коробками футболок Ронни с Брэдом почти всегда прихватывали с собой Записного Дружка.

Записным Дружком Обри мысленно называл приятеля Хэрриет. Когда Хэрриет было девять лет, отец взял ее с собой в Сан-Диего в деловую поездку, которую растянул в продолжительные выходные, чтобы они успели попасть на бейсбол и сходить в зоопарк. В последнее утро отец взял Харриет с собой побродить по бережку и купил ей содовой. Когда шипучка кончилась, Хэрриет сунула в бутылку записку со своим адресом в Кливленде, прибавив к ней однодолларовую купюру и обещание дать еще денег, если нашедший бутылку станет переписываться с ней. Ее отец зашвырнул запечатанную бутылку на добрую сотню футов в море.

Спустя немногим более двух месяцев она получила письмо от некоего Криса Тибальта. Тот возвратил однодолларовую купюру, присовокупив к ней свое фото и записку с пояснением. Крису было одиннадцать лет, он увлекался созданием и запуском моделей ракет. Он отправился на Имперский пляж к югу от Сан-Диего запустить свою новую ракету «Катон», а там из песка торчала бутылка из-под содовой. Он уведомил ее, что его любимый президент Джон Кеннеди, его счастливое число – 63 и у него всего четыре пальца на правой ноге (несчастный случай с шутихой). Стандартное школьное фото (голубой облачный фон) запечатлело рыжевато-белокурого мальчика с ямочками на щеках и подбородке и со скобками на зубах.

Три года они писали друг другу письма, прежде чем встретились, когда Записной Дружок вместе с бабушкой пересекал страну из конца в конец. Тибальт провел выходные в доме Хэрриет и спал вместе с бабулей в гостевой комнате. Хэрриет с Записным Дружком вместе запустили ракету, «Эстес Астро-Кем», которая сфотографировала их с высоты шестисот футов[81]: два бледных пятнышка на зеленом поле и фантастический стебелек розового дыма, тянувшийся до самых их ног. Ко времени, когда Хэрриет заканчивала школу, они уже «встречались», переключились на электронную почту и согласились, что любят друг друга. Он устроился в Кентский университет работать по программе воздухоплавания, только чтобы быть поближе к ней.

По мнению Обри, Записной Дружок был похож на прыщавого младшего научного сотрудника из какого-нибудь молодежного романа, даром что ему было вполне за двадцать. Он играл в гольф с выводящим из себя изяществом, выглядел так, будто и знать не знал, что такое угри, и имел привычку находить птиц-подранков и выхаживать их до полного выздоровления. Братцы Джун обожали его, потому как его было легко напоить, а когда он пьянел, то лез к ним с поцелуями, которые сам же называл братскими. Обри отчаянно хотелось, чтоб тот оказался тайным гомосеком. К сожалению, Тибальт был простым калифорнийцем. Когда Хэрриет и Записной Дружок обсуждали, как назовут своих детей: Джет, если мальчик, и Кеннеди, если девочка, – у Обри было такое чувство, словно жизнь его безысходна.

В фургоне Ронни Морриса для Хэрриет было место, но на выступления она всегда ездила с Джун и Обри на «Вольво». Вместо Записного Дружка.

– Крис говорит, что я должна, – объяснила она Обри в одну из поездок. – Говорит, что не хочет, чтоб я стала нашей Йоко Оно.